Дети ада

— Ну, узнаете вы... и день, и час, — сказал Иван. — А дальше? Разводиться вы не хотите, работу терять — тоже. Будете все это носить в себе? Не думаю, что вам станет легче.

— Мне и мать говорила, когда я привел Соню домой, что мне с ней придется еще горя хватить, — признался Стас.

— Хорошо, вы будете знать о своей жене, — закончил с расстроенным Нильским разговор Рогожин. Он записал в свой объемистый блокнот все данные о Бронхе и распорядке дня Сони. Она нигде не работала и как хотела, располагала своим временем, чаще всего она убивала его, шастая по коммерческим магазинам: кое-что ненужное сдавала на комиссию, кое-что покупала.

Вряд ли эти сведения, сумбурно выложенные Нильским, могли пригодиться Ивану, но он терпеливо, не перебивая, выслушал его. В профессии частного детектива умение слушать и выбирать из кучи навоза жемчужные зерна немало значило... Следить за Соней Лепехиной не представляло особенного труда: высокая, стройная темноволосая девушка с крупными карими глазами и маленьким розовым ртом, действительно была красива, редкий мужчина не удостаивал ее своим вниманием. Она к этому привыкла и не смотрела на глазеющих мужчин. Особенно часто подлетали к ней тонконогие черноусые кавказцы — эти славились своей настырностью — но молодая женщина смотрела на них, как на пустое место. И те с разочарованными физиономиями отступали, пожирая ее стройные ноги и высокую грудь влажными глазами.

Витрины магазинов-салонов надолго приковывали ее взгляд. Правда, таких витрин было мало: крошечные частные магазинчики ютились больше в подвалах и закутках, вместо витрин на стенах были намалеваны указатели и стрелки, указывающие проход в такие магазины. Каждый хозяин стремился другого перещеголять каким-нибудь вычурным иностранным названием. Но у Сони были свои любимые магазины на Невском, улице Марата, у Кузнечного рынка. Посещала она самые дорогие и крупные. Свою роскошную шубу она давно сменила на джинсовую юбку и замшевую курточку. Черные блестящие колготки — они стали входить в моду — лакированные туфли на высоком каблуке, пышные, красиво уложенные знакомым мастером каштановые волосы открывали высокую нежную шею. В Соне не было ничего вульгарного, вызывающего, наоборот, некоторая аристократичность просвечивала в ее тонком овальном лице с небольшим, чуть вздернутым носиком.

К бородатому Мише Бронху Сонечка Лепехина наведывалась на улицу Рубинштейна 2—3 раза в неделю, была там с 11 до 13. В это время ее муж скучал в конторе на улице Достоевского. Она еще из дома утром звонила ему и сообщала, что до обеда прошвырнется по магазинам. Обычно в три дня муж приезжал домой обедать. Еду Соня готовила с вечера. Жили они по нынешнему времени на широкую ногу: в холодильнике куры, дорогая колбаса, масло, сыр, мясные паштеты, копченая рыба, фрукты и прочее, что можно купить в кооперативных магазинах и на рынке. Не выводились желтые бананы, Соня их любила, как и ананасы. Нечто эротическое проглядывало, когда она прямо у ларька сдирала желто-белую шкурку с банана и медленно засовывала изогнувшуюся сочную мякоть в свой розовый рот... Соня даже позволяла себе иногда на ночь делать маски для лица из сметаны и лимонного сока. Это при том, что один лимон стоил почти сто рублей.

Миша Бронх — он открывал дверь Соне — был описан Нильским довольно точно: круглое лицо, круглая борода вокруг него, толстые красные губы и выпуклые черные бархатистые глаза. Бриллиант на втором пальце от мизинца левой руки посверкивал как глаз хищного зверька. Широкая мягкая кожаная куртка, джинсы, кроссовки — все как и у российских преуспевающих бизнесменов.

В это пасмурное петербургское утро Иван сидел в дегтяревской машине под окнами пятиэтажного старинного дома, где в двухкомнатной квартире на третьем этаже ворковали за накрытым столом с шампанским и популярным ликером «Амаретто» Миша Бронх и Сонечка Лепехина... В отсутствие хозяина, Рогожин побывал там и установил крошечный микрофон, по виду напоминавший засохшую сливу. Он закрепил его клейкой лентой за картиной, висящей в изголовьях широкой тахты, накрытой длинношерстным пледом. На старом, потемневшем полотне неизвестного мастера изображена обнаженная Венера и сатир, а за деревьями прятались пухленькие крылатые купидоны с луками. Осклабившийся, с острыми рожками и козлиной бородой, старик, похотливо простер свои волосатые руки к полулежащей белоснежной с розовыми круглыми грудями, Венере. На чувственных губах Богини сладострастия мечтательная улыбка, не о сатире она думает, а о красавце Адонисе...