Дети ада

Бронх: Мое предложение в силе, моя радость, бросай своего ковбоя и поехали в процветающую Германию. Неужели не видишь, что тут творится? По всем швам, как гнилая одежка, расползается СССР, теперь с треском расползается и РСФСР. Люди с окраинных республик озверели, русские бегут от них, идет настоящая война в Армении, Азербайджане, Грузии. А что устроили молдаване в Бендерах? А у вас в Петербурге? Кавказцы открыто приезжают вас грабить, убивать, а вы молчите, все терпите! Да что же это за жалкий, тупой русский народ?! Над вами потешается Америка, Европа! Ваши гангстеры было сунулись пожировать в Германию, но там быстренько показали им, где раки зимуют... Я родился здесь, почти всю жизнь прожил в Питере, но ни за какие коврижки сюда не вернусь. В этот грязный вонючий город, где даже знаменитый Невский превратили в помойку! По-моему, у вас давно уже никто не работает — все на улицах торгуют: и стар, и млад. Я много где побывал, но столько нищих, как у вас, во всей Европе не встретишь. Я эти рожи не могу больше видеть на улицах. Когда-то в СССР ленинградцев считали интеллигентными людьми, мерилом нашей культуры, а сейчас? Пьянь, рвань, брань... На весь мир трезвонят, что голод в России, а пьяные пачками на тротуарах валяются! И даже женщины. И это тогда, когда бутылка водки стоит черт знает сколько!

— Подонки и нищие пьют лосьоны, одеколоны... — вставила Соня.

Бронх: Сонечка, ты не должна жить в этой агонизирующей стране, ты красива, умна, ты здесь выглядишь белой вороной, а там я тебе создам такие условия, которых ты достойна. Признаюсь, что немкам далеко до русских девочек...

Соня: Я языка не знаю.

Бронх: Думаешь, я знал, когда туда приехал? Выучил, я тебя за пару месяцев натаскаю.

Соня: Налей мне коньяка, нет, лучше «Амаретто».

Снова звон бутылки о рюмку, бульканье. И какой-то странный скрип. Стол шатается или стул с изъяном?

Бронх: Я люблю тебя и хочу на тебе жениться. У меня там свой дом, две машины, счет в банке. Ваша фирма мне приносит изрядный доход. У меня постоянная виза. Сюда мы будем приезжать, когда ты пожелаешь.

Соня: Ты говоришь грязь, мразь, пьянь... Но меня все это не касается. Я не хочу этого видеть. Я живу сама по себе и ни в чем себе не отказываю. Хожу в те магазины, где нет очередей... И Стасика жалко... Говорю же, он любит меня, носит на руках.

Бронх (смеется): Мне тебя будет, конечно, не поднять... (бульканье, откашливание). Ну а ты-то его любишь?

Соня: Я никого не люблю. Даже тебя, Мишель.

Бронх (громко смеется): Спасибо за откровенность! Моей любви к тебе хватит на двоих, моя радость!

Соня: Не называй меня так — это же пошло!

Бронх (говорит что-то по-немецки. Иван разобрал лишь слово «фрау»).

Соня: Это было признание в любви?

Бронх: Что-то в этом роде...

Соня: Стасик без меня пропадет: сопьется, его выгонят с работы. Я не могу такой грех взять на душу.

Бронх: Какому ты Богу молишься?

Соня: Я забыла, что ты другой веры!

Бронх: У меня один Бог — деньги, моя радость!

Соня: Я же тебя просила, Мишель?

Бронх (насмешливо): Сколько в тебе достоинств, Соня!

Соня: Господи, уже половина двенадцатого! Стас придет обедать в два часа. Он в восторге от моей стряпни. Я готовлю такое жаркое из молодой свиньи — пальчики оближешь!

Бронх: Коньяку или ликеру?

Соня: Поторопись, милый, я не хочу неприятностей.

Бронх: Сама же говоришь, он тебя на руках носит... Пусть привыкает.

Соня: К чему?

Бронх: Есть тут у меня одна идейка...

Протяжный скрип пружин дивана, шуршание, стук сбрасываемой на пол обуви, шепот, чмоканье.

Соня: Подожди, я схожу в ванну.

Бронх: Можно, я с тобой?

Соня: Как хочешь...

«Слава Богу, — с облегчением подумал Иван, выключая аппарат. — Они меня избавили от ахов, охов, сюсюканья и мерзких возгласов...»

Нечто подобное он уже записал для Нильского в прошлый раз. Ненасытный Мишель Бронх за час овладел Соней дважды.

Однако пленку Станиславу Нильскому так и не довелось прослушать: через несколько дней, когда у Рогожина был отпечатан на машинке полный отчет о встречах Сони Лепехиной и гражданина Германии Михаила Бронха, в контору на улицу Жуковского прибежал взволнованный клиент и радостно затараторил:

— Деньги я внес в вашу кассу — мы в расчете. Мне больше ничего от вас не нужно. Мы с женой уезжаем на год в Дюссельдорф. Уже и контракт подписали. Жилье и все прочее предоставит Михаил Бронх.

— Вас уже не интересует: изменяла вам жена или нет? — уточнил Иван, скрывая иронию.

— Я вам говорю, мы на целый год уезжаем в Европу, Иван Васильевич! Я счастлив! И платить мне будут марками, а не бумажным хламом, называемым советским рублем! Понимаете вы это или нет?

— Поздравляю вас, — в том же тоне проговорил Рогожин, закрывая тонкую папку.

— Как я рад отсюда вырваться! — не мог успокоиться Нильский. — Здесь мы живем на пороховой бочке.

— Я думаю, вы преувеличиваете.

— Того и гляди, вспыхнет гражданская война. Народ злой, завистливый — мне опять поцарапали на «Мерседесе» дверь.

— Распишитесь вот здесь, — протянул ему скрепленные листы Иван. — Я задание выполнил и вы удовлетворены. Это для нашего архива.

— Я думаю, теперь эти бумаги лучше всего...