Дети богов

– Нет. Он… пришел ко мне несколько дней назад. Не в тот дом, который ты видел – я там не живу. Только работаю. У меня есть маленький дом в горах. В Китае, рядом с… неважно. Он пришел койотом. Лежал, свернувшись, на заднем дворе. Даже кур не гонял, хотя он иногда любит…

Я поневоле хмыкнул. Ли Чин взглянула на меня – и я с удивлением обнаружил в ее глазах слезы.

– Ты не понимаешь… Это так унизительно. Для него быть зверем – это ужасно. И так долго… я боялась, что он не вернется на этот раз. Тогда я позвала Оззи, и он мне рассказал… не все, наверное. Но достаточно, чтобы я поняла: ты Иамену помог там, в Мертвой Земле. А он тебя бросил умирать.

Я пожал плечами.

– Чего плечами пожимаешь? Неправда, что ли?

– Не знаю.

– Как – не знаешь?

– А вот так! – заорал я, непонятно с чего взъярившись. – Не знаю. То ли бросил. То ли нет. И не хочу знать, хватит с меня. Шла бы ты, милая, со своим Иаменом и с подарками своими… Не надо мне от вас ничего.

Лиса посмотрела на меня, как мне показалось, укоризненно. Покачала головой.

– Ну и дурак. Это же не для тебя. Для твоего деда. Он же выздоровел бы от одного глотка. А сейчас умрет из-за твоей глупой гордости. Или ты хочешь, чтобы он умер?

Ни слова не говоря, я распахнул дверцу и вышвырнул лисицу вон. Не на проезжую часть, правда. На тротуар. Да и машина едва тащилась, ничего девчонке не сделается. Прожила три тысячи лет, переживет и это.

Я полез под сиденье, чтобы вышвырнуть и бутылку – но тут сзади взвыла дурным голосом сирена гаишников. Хель, что за невезуха – из какой бездны вывалилась их тачка на Краснопресненскую набережную в три часа утра?..

С гаишниками я, впрочем, разобрался быстро и ко всеобщему удовлетворению. Поссорились с девочкой, она выскочила на ходу из машины. Споткнулась маленько. Когда серые братья пожелали снять показания и с пострадавшей, той уже и след простыл. Непосещение участка обошлось мне всего-то в две сотни. Что ж, надо жить ведь и серым братьям, кормить волчат и волчицу в теплом семейном логове.

Лимузин я отпустил. Водила с лакейским поклоном потянулся за дверцей – и на свет снова явилась злополучная бутылка.

– Вот, вы забыли. Или выкинуть?

– Да нет, – ответил я. – Пожалуй, не выкинуть.

И прихватил я бутылку с собой. Так и шагал по набережной с дурацкой бутылью. Река Москва подмигивала мне отражениями фонарей…

Последняя правда о мистере Иамене далась мне с неожиданной легкостью. Нет души? Ну, нету и нету. Пожалуй, если бы Ли Чин заявила, что Учитель ее, святой и махатма – пришелец с мертвой планеты Марс, меня не удивило бы и это. Не удивило бы, нет, зато слова Однорукого обрели новый зловещий смысл. Мне-то казалось, что ФСБшник просто решил меня постращать. Армия мертвецов, экие страсти… Сейчас я готов был поверить и в армию. Ну что ж – видели мы и мертвецов, сразимся и с мертвецами.

Шел я как-то странно, восьмерками и кругами. Только что мелькнула сигаретная пачка парламента, и вот уже справа нависают массивные купола нового-старого Храма, слева, из-за реки, таращится капитан Хук-переросток. Мелькнули арки Крымского моста. Прошелестел темной листвою Нескучный. Левый глаз я старался не слишком фокусировать, иначе из-под тонкой холстины здешней реальности выползала удивительно неприглядная изнанка. Не ключик папы Карло и не маленькая дверка, не банька даже с пауками, а что-то уже совсем и окончательно отвратное – особенно, почему-то, в Нескучном. Там, на маленьком островке посреди пересохшего пруда, у корней криволапой ивы…. а, ладно, не хочу вспоминать.

В конце концов я снова выбрел к Арбату, все еще сжимая в руке дурацкую бутылку. Двигался я если и не с определенной целью, то с некой смутной мыслью – и двигался, как выяснилось, правильно. Нужный мне дом прятался в одном из арбатских переулков, за узорчатой железной решеткой и за липами маленького сада.

Не то чтобы я не поверил в действенность Воды Жизни. Поверил. И все же, прежде, чем спаивать ее деду… Я постоял немного в ажурной тени лип, в оранжевом свете фонаря, отдаленно напомнившем мне о другом оранжевом свете. Зачем вы тащили Иамена из преисподней, князь? Зачем не оставили его в вечном сиянии ржавого и оранжевого? Здесь, в молчаливом переулке, где даже шелест шин и гудки пролетающих по Новому Арбату автомобилей не были слышны, я понял ясно – вот так он и встретит меня однажды, новый старый свет. Оранжевым блеском в листве. Сиянием одинокого фонаря. Небом без единой звезды, потому что звезды не видны за кислотного цвета свечением. Я толкнул калитку и вошел в сад. Липам цвести было еще рано, поэтому аккуратные дорожки и потаенная тень за стволами пахли, как и все пахло этим летом в Москве, бензином и пылью. Но сквозь привычные запахи тонко просачивался еще один, который ни с каким другим не спутаешь, даже если сам никогда не валялся на узкой госпитальной койке. А я-то повалялся вдосталь, и еще недавно. Запах безнадежный и муторный, лекарственная вонь болезни.