Дети богов

Об открытии нового хосписа для больных – а, точнее, для умирающих от рака – трубили недавно все газеты. Хоспис был благотворительный, хотя Хель его разберет – чьи грязные бабки отмывались с изнанки здешней благотворительности. Невидимый для смертных, я распахнул дверь, миновал клюющую носом дежурную медсестру и поднялся на второй этаж. Я выбрал палату случайно: здесь все было одинаковым. Тусклый свет ночника или полная тьма. Блестящие в темноте столбики кроватей. Подмигивающие красным приборы, измеряющие то ли сердечный ритм, то ли давление. И прикрепленный к стойке прозрачный пакет, в нем – жидкость для внутривенного вливания. То ли просто физраствор, то ли лекарство. Тонкая трубка капельницы тянулась к запястью лежащей в кровати старухи. Игла уходила под прямоугольник пластыря.

Может, умирающая и не была старухой, но болезнь и страшное здешнее лечение изменили черты ее лица до неузнаваемости. Белая, светящаяся в полумраке кожа обтягивала лысый череп и резко выступающие скулы. Запавшие глаза. Заострившийся подбородок с маленькой складкой. Ниточка слюны… Я достал из кармана одноразовый шприц – сувенир моих недавних развлечений – и, набрав из бутылки чуть больше половины шприца, ввел жидкость в капельницу. Уселся на стул у кровати и стал ждать.

Ждать пришлось совсем недолго. Стало глубже дыхание спящей. На щеках появилась краска. Медленно налились жизнью сухие губы, и лоб перестал напоминать лоб мертвеца. Расправились морщины на веках. Поползли по подушке отрастающие темные волосы. Не прошло и минуты, как вместо угасающей старухи в кровати лежала красивая женщина лет тридцати. Действительно красивая – что правым глазом на нее смотри, что левым. Левым я заметил в груди ее маленький клубочек сияния. Я не стал вглядываться – почудилось в этом что-то непристойное. Тихо поднялся и пошел прочь из палаты.

Хоспис был маленьким – скудная местная благотворительность. Всего двадцать четыре палаты. В эту ночь я обошел их все, и всюду повторялось одно и то же. Шприц протыкает мешок капельницы. Несколько минут – и безнадежно больной превращается в столь же безнадежно здорового, хотя и крепко спящего. То ли среди пациентов и вправду не было стариков, то ли вода заодно и омолаживала – никто из спасенных мной не выглядел старше тридцати пяти.

«Живите долго», – бормотал я и брел в следующую палату. С полной уверенностью, что так оно и будет.

Лишь за одной из дверей горел свет. Обитательница комнаты не спала. Пыталась читать книжку – но книжка все выскальзывала и выскальзывала из слабых пальцев, голова женщины – или девушки, или девочки – запрокидывалась. Я неслышно приоткрыл дверь и просочился внутрь. Книжка снова упала, разбудив больную. Она широко раскрыла глаза. И увидела меня.

Нет, не полукровка. Не квартеронка, даже восьмой части бессмертной крови в ней не нашлось бы – иначе страшная болезнь не сумела бы к ней подобраться. В лучшем случае одна шестнадцатая. Или одна тридцать вторая. Мало, очень мало, слишком мало, чтобы спасти ее – но вполне достаточно, чтобы разглядеть меня сквозь вуаль. Женщина широко открыла глаза и прижалась к спинке кровати. Ах, ну да. Расхристанный, полупьяный, с уродливым шрамом и дебильной бутылкой – хорошо я, наверное, смотрелся в ночном доме скорби. Главное, уместно.

Женщина пошевелила губами. Ну все, сейчас на помощь позовет, подумал я – и придется мне убираться. Нет. Она смотрела на бутылку в моей руке.

– Это у вас вода?

Я кивнул.

Она покосилась на прикроватную тумбочку, где стоял пустой пластиковый стакан.

– Налейте мне, пожалуйста.

Я без слова подчинился. Подержал стакан у ее губ, пока она, жадно, обливаясь, пила. Утер мокрый подбородок больной висящим на спинке кровати полотенцем.

Женщина облегченно вздохнула.

– Как-то мне странно…

Да нет, какая там женщина – девушка лет семнадцати. Я смотрел, как быстро – намного быстрее, чем в предыдущих палатах – на голове ее распускается цветок густых светлых волос. Ванья. В девушке была кровь ванов.

– У вас кто-то здесь?

Я кивнул.

– Кто? Я, кажется, всех по именам знаю…

Она уже засыпала, и поэтому я ответил:

– Ее зовут Тенгши.

– Странно, не помню такой. Она ваша девушка?

Ресницы светловолосой затрепетали, опускаясь.

– Да.

– Пусть выздоравливает…

Юная ванья спала. Я сел на стул у ее кровати, закрыл лицо руками и долго сидел так, в молчании. Жаль, что пустыня высушила все мои слезы – а то бы, наверное, заплакал.