Дети богов

Первое, что я почувствовал, был пронизывающий до костей ветер. Ветер дышал равномерно и свирепо над этой равниной, покрытой сухой травой. Я опустил глаза. Все такой же голый, я стоял на жесткой, как шкура ящера, земле. В правой руке я сжимал меч Наглинг. Я провел пальцами по лицу. Крови не было, но на месте левого глаза обнаружилась дыра. Края дыры на ощупь были гладкими, обтянутыми шрамом – как будто некромант стрелял в меня по меньшей мере год назад.

– Я мертв, – сказал я.

И повторил, роняя слова на ветер, пробуя их на вкус:

– Я – мертвый.

Мне ответило молчание и свист вихря.

Я обернулся. Он был привязан к дереву – хотя никаких веревок или гвоздей я не заметил. Ветки образовывали поперечник, вдоль которого раскинулись его руки. Ступни прижимались к морщинистому стволу. Из левого бока торчало копье. Древко копья упиралось в землю. По выступающим из-под сухой кожи ребрам тянулись черные потеки. Грудь вздымалась медленно, так медленно, что, казалось, он давно должен был задохнуться. Однако Повешенный дышал. Дыхание пошевеливало волоски его усов и длинной седой бороды. На месте левого глаза Повешенного зиял черный провал.

Заметив, что я обратил на него внимание, Повешенный раздвинул темные губы и сипло произнес:

– Хорошо же тебя отделал Книжник.

Я подошел к дереву. Листвы на ветках почти не осталось – то ли ее сдуло ветром, то ли осыпалась сама. Дерево умирало. Ни одной зеленой веточки. Оставшиеся листья ясеня, бурые и сморщенные, шелестели неуверенно и печально.

– Это все, что ты можешь мне сказать? Негусто, папа. Почему «Книжник»?

Повешенный издал хриплый смешок.

– Потому что много читает. Почему бы еще? Вот мы с тобой, сын – какие из нас читатели?

Я почти обиделся: прочел на своем веку я не то чтобы слишком много, но и не мало.

– Что ты тут делаешь?

– Вроде бы правый глаз у тебя, сынок, зрячий? Не видишь, что ли – вишу.

– Зачем?

– Затем, что копье, пронзившее мой бок, подпирает готовый обрушиться Ясень. Затем, что жизнь моя поит его корни. Затем, что руки мои – его ветки, кожа моя – его кора, из раны моей сочится древесный сок.

Я присмотрелся. Он и вправду врос в дерево – вот почему я не заметил веревок.

– Чего ты от меня хочешь?

– Сруби старое дерево. Освободи меня.

– Но ведь ты умрешь вместе с ним?

– Я не боюсь смерти. Я боюсь гнили.

Я подошел еще ближе. По темной коре тянулись мокрые склизкие пятна. В ране Повешенного копошились черви.

– Что будет дальше? После того, как я срублю Ясень?

– Ага, значит, ты согласен?

– А что, тебе нужно мое согласие?