Дети богов

На пляже не было никого. Все пятизвездочные туристы, как выяснилось, предпочитали бассейны с аромотерапической, грязелечебной, а то и просто пресной водой. Свет падал на побережье отвесно, не оставляя места теням: разве что жалкие коротышки скукожились у стволов беспокоившихся листвой пальм. Ветер растрепал их зелено‑бурые прически, ветер нес вдоль берега обрывки пакетов, ветер ворочал клочками пены на кромке сердитого моря. И чего я сюда притащился, подумал я? Не умею ведь плавать. Скинул шорты и шлепанцы — пятки тут же обжег раскаленный песок — и пошел к воде. Волна лизнула щиколотки и откатилась, и накатилась снова, и откатилась, оставляя на коже крупицы соли. У вас бывает так? Берете в руку кисть и неожиданно — ни мазка до этого в жизни своей не положив на холст — рисуете картину? Или вдруг, ни с того ни с сего, задача, которая два месяца крутилась в голове, не давая покоя, выстраивается изящным решением? Или: вы летали во сне? Я разбежался и в фонтанах брызг кинулся в воду. И вода, злая, страшная вода, которая до этого так меня не любила — а, может, любила до того, что не хотела выпускать из тяжелых объятий — вода стала легкой и доброй. В глубине она была прохладной, а на поверхности теплой, как молоко. От этой ли разницы температур, от ласкающих кожу подводных течений, оттого ли, что я парил над прозрачной лазоревой толщей, насквозь просвеченной солнцем, с яркими пятнами кораллов и волнующимся морем актиний внизу — от этого или от чего другого, но опять мне казалось, что я лечу. Ну что за наваждение?

Вечером плечи горели, и Нили, злобно ругаясь, смазывал мою покрасневшую спину невесть откуда добытым облепиховым маслом.

— Нет, в одном был прав поганый некромант, — сообщил мне Нили, закрывая тюбик и кидая его на кровать. — Ты, князь, точно как малое дитя. Если торшер не изгрызешь, так чего‑нибудь поломаешь, не поломаешь — обожжешься.

— Да откуда я знал?! Я же никогда до этого не загорал.

Нили кинул мне на плечи майку, и я невольно охнул — даже мягкая ткань как будто продрала наждаком.

— А голова тебе на что, Мастер Ингве? Гвозди заколачивать?

— Голова мне, чтобы думать о важных государственных делах. А не о влиянии ультрафиолета на кожу.

— Ты мне, босс, зубы не заговаривай со своими ультрафиолетами. Еще раз на пляже увижу…

— Ну, и что ты мне сделаешь? На солнышко за мной побежишь?

— И побегу.

Я знал, что он побежит — потому твердо обещал не снимать рубашку до конца тайландского сидения.

Конец, впрочем, стремительно приближался. Команда Нили установила в номере наших голубков жучок нынешним утром, когда парочка нежилась в спа. Куда бы ребята не звонили, попадали они к нам. В пол‑одинадцатого вечера телефон звякнул, и Нили подхватил трубку. Я снял трубку с параллельного аппарата. Томный мужской голос сказал по‑английски:

— Room service, please. Room 413. Do you have more caviar? Oh yes, and the same champagne we had before. Do me a favor, pal, could you please send it up right now?

Судя по голосу, мужику на свете осталось прожить пару недель от силы. Так что мы, в принципе, делали ему тот самый favor. Поэтому, когда мужик в ответ на наш вежливый стук распахнул дверь и огреб полицейской дубинкой (второй подарок Нили от благодарного человечества) по черепу, особых угрызений совести я не почувствовал.

Лисичка Ли Чин восседала в позе лотоса на гигантской кровати среди смятых простыней. На девушке не было ничего, кроме кожаных трусиков, кожаного же бюстгальтера в комплекте с кожаным шипастым ошейником. И как смертные могут быть настолько слепыми, чтобы не заметить высовывающийся из‑под трусов рыжий хвост? Впрочем, если подумать, и Нили от них недалеко ушел. В одной руке у девицы обнаружилась двухвостная плеть, в другой — плитка шоколада.

Увидев Нили, Ли Чин широко распахнула раскосые глазки, взвизгнула и ринулась к двери ванной: однако гвардеец был уже тут как тут, и, недолго думая, ухватил красавицу за хвост. Лисица взвыла. Мой телохранитель, а ныне еще и охотник на лис, радостно принялся наматывать хвост на кулак. В глазах Ли Чин показались слезы.

— Пусти‑и! — простонала она.

— Что, попалась, красавица? — ликовал Нили. — Будешь знать, как морочить голову честным свартальвам? Будешь кошельки воровать?

— Я отдам, — плакала лисичка. — У меня есть. Под подушкой и в тумбочке, возьми, возьми все.

Я вошел в номер следом за Нили и, увлеченная бегством, Ли Чин поначалу меня не заметила. Решив, что девушка дошла до нужной кондиции, я прошагал к креслу и опустился в него, закинув ногу на ногу. Когда лисичка увидела меня, хорошенькое скуластое личико ее побелело — до того, что смуглая кожа стала зеленоватой. Еще раз взвизгнув, она вцепилась в Нили всеми четырьмя конечностями и завыла:

— Любимый, добрый, не отдавай меня ему! Я все‑все для тебя сделаю. Помнишь, как нам с тобой было хорошо? Ты помнишь?

Мой телохранитель отодрал от себя лисицу — по‑прежнему, впрочем, не выпуская хвоста.