— А как же! Та, и памятник был тута, только последнее время заброшенный был, плиты потрескались, буквы некоторые отвинчивать пытались. Сами знаете, как одно время цветнину воровали. Ну вот… А недавно эту землю один москвич под магазин купил.
— Купил… А как же общественность? Ветераны?
— Да возмущались — нарушения, нарушения, — а что поделать? Теперь говорят: общественное — значит, ничье.
«…Они объявляют кого-то неполноценной расой и забирают их жизненное пространство…»
— А памятник? — упавшим голосом спросил Виктор.
— А памятник на кладбище перевезли, это на автобусе вам ехать надо, но сегодня его уже не будет. Из родственников кто, что ли?
— Ну да. Знакомые.
— А памятник там починили, только опять же ездить туда далеко. Все хорошо обустраивали, с попом. А только вот не пошло с магазином потом все равно, сглазил кто, видно.
— Это как это?
— Да вот был случай, человек тут с ума сошел, покупатель. Пришел нормально, а потом стал говорить о гестаповцах, что Гитлера видел живого. Так и не вылечили, а молодой еще.
«Точка перехода…»
— Ну вот, а народ у нас суеверный — вот и решили, что магазин этот — место проклятое. Даже попа приводили, он везде водичкой покропил, молитвы почитал, а все равно никто не ходит. Так вот он и стоит теперь, ненужный.
— Спасибо… — Виктор достал одну гвоздику из букета, протянул женщине. — Это вам.
— Да за что ж такое?
— Ну я все равно к мемориалу уже не успеваю… Не пропадать же.
— Ну спасибо. Дай вам Бог здоровья!..
Он не спеша подошел к пустой коробке магазина. Где-то там, в глубине, притаилась точка перехода. Дверь не была заперта, пружину с доводчиком, видно, кто-то свинтил, и она слегка ходила туда-сюда от ветра, как живая, не захлопываясь.
— Ладно… Посмотрим… Война еще не кончена, — негромко произнес он.
И, прижав к груди три гвоздики, шагнул внутрь.