Дети мёртвых

Снаружи проходит мимо молодой человек, в сторону общего туалета в коридоре, он в нижней рубашке, и подтяжки у него болтаются. Он смотрит, пописывая, через окно, оклеенное изнутри тонкой шёлковой бумагой, прямиком в комнату ГУдрун. Молодой человек знает её, это точно. Она знает его, тотчас припоминает она, из летних каникул в каком-то пронизанном солнцем местечке. Был ли то горный отель? Или пансионат? Группа молодых людей стоит перед домом. На них на всех одежда альпинистов и туристов, твёрдые горные ботинки, палки, утыканные значками, шерстяные шапочки или фетровые шляпы, утеплённые куртки повязаны вокруг бёдер, за тёмными очками, проглотившими глаза, они весело смеются друг другу, и этот юноша особенно выделяется. Он спустился в рифт и сорвал веточку эдельвейса. Значит, были люди в наше время и есть, да не про нашу честь. Не обратил внимания на её существование. Молодой человек сдвинул шляпу на затылок и смеётся, зубы его сверкают, они немного смазаны на лице, на мгновение съехали набок, будто ему смазали по зубам так, что они чуть не выпали из оправы рта, но не могло же у него быть в том возрасте искусств, челюсти! Но потом снова всё пришло в норму. И теперь он здесь, перед её дверью. То, что Гудрун знала его в давно минувшее лето, явно свело его с ума, в этом месте. И Гудрун думает: может, это МЕСТО — я? Она слышит, как снаружи в дверь туалета вставили ключ, потом скрип его смолк, и тёмный силуэт снова приближается, она подаётся вперёд, о боже, голова наклоняется, как будто снова хочет вернуться в своё Я, и вот молодой человек снова стоит, лицом вплотную к окну, загородив лицо ладонями, ревниво оберегая его от света, и уставился на Гудрун, стирающую чулки. Они смотрят друг на друга, молодой человек снаружи и слегка наклонившаяся вперёд молодая женщина внутри. Условия случайно сложились так, что её груди в капсулах блестящего розового атласного бюстгальтера подались вперёд. Волосы упали на слегка разгорячённое лицо, теперь она нетерпеливо выпрямляется и отводит их за уши. Молодой человек снаружи мгновенно улыбается, и пусть вышла накладка (всего лишь шёлковую бумагу наложили на стекло), всё равно видна восхищённая вспышка его зубов. Как будто во рту у него был источник света и он его физической силой довёл до известной силы отражения, которая преломилась на прелестной фигуре девушки внутри. Как толковать сон, в котором сидят два человека? В купе, которое мчится в неведомую даль: у молодого человека при себе комплект велосипедных инструментов, поскольку он, возможно, собирается потом пойти во двор чинить велосипед. Комплект представляет собой кожаный футляр с петлями, в котором лежат гаечные ключи, отвёртки и привёртки, к тому же упорядоченные по размеру: ба, да этот комплект состоит из одних костей! Очищенные локтевые, лучевые и плюсневые кости, других я пока не вижу. И они, тоже по размеру, вставлены в петли, всё под рукой. В остальном я не вижу в этом молодом человеке ничего необычного. Кроме того, что ещё несколько более крупных конечностей, белых и выцветших, валяется в коридоре, выброшенные, с особой жестокостью раздвинутые.

память, мы ищем контакт — есть контакт! Людям приходится много работать над своими телами, чтобы они обрели форму. Теперь дверь открыта, существо входит и сразу откровенно раскрывается. Это встречено одобрением, поскольку выбор падает на высоких, стройных и белокурых. Ступни сливаются в ручеёк памяти, водопровод стоит, источник находит ток, голова — большая поклонница мысли, но это ей не помогает: на связующее звено перелётного птичьего клина нахлобучен старый теннисный мяч, и фанаты ликуют, ликуют, ликуют. Сети поставлены, чтобы поймать миллионы в наши голодные пасти. Сверкают фотовспышки, хотя эти миллионы никогда не увидят свой портрет даже в зеркале. Нет причин хватать через край верёвки, поскольку верёвки всегда вьются заново между ладонями мёртвых, идут процессы, от которых темнеет весь немецкий лес, эта ширинка для бушующих, как слияние двух рек, немцев. Тут без нас не обойдётся. Мы будем плакаться, что этот пранарод не мы, австры. Но ничего не поделаешь. Мы лишь соседи. Мы даже не знаем, есть ли там кто-нибудь дома, мы давно уже никого не видели.