Дети Робинзона Крузо

Тела танцующих начали вихреобразно изгибаться, удлиняться, змеей тянуться к Бумеру, будто стали аморфной массой, впитываемой автомобилем. С хлюпающим звуком Бумер всосал их, размазывая по своим поверхностям когда-то благородную черноту роскошной двойкой от Armani. Лицо Дмитрия Олеговича кошмарной застрявшей миной на миг появилось в лобовом стекле, в пузырящемся ореоле какой-то тягучей субстанции, и Миха-Лимонад услышал его исполненный горечи, смертельно больной голос, отыскавший страшные слова для прощания:

– Я лишь хотел быть моложе… – а потом что-то совсем странное: – Смотри на меня! Смотри!

И все закончилось.

Но не совсем.

По поверхностям Бумера словно прошелся какой-то вздох, еле различимые тени – и двигатель автомобиля ожил.

***

Невидимая рука, таящаяся в густой хищной темноте салона, повернула ключ зажигания, и двигатель тихо заурчал.

«Он просто сметет нас, – подумал Миха, – вот как решила старая карга».

Мгновения, мгновения, чтобы отыскать уязвимое место.

Двигатель взревел. Пока на холостых оборотах. Свет фар сменился дальним. А Бумер любил поиграть. У него всегда было своеобразное чувство юмора. Миха быстро ухмыльнулся, даже почти не удивившись подобной дикой мысли. Ему это не понравилось.

«Автомобиль странным образом выглядит больше, словно кто-то перепутал масштаб, словно…»

(что-то, что-то совсем рядом, что знает бабочка-капустница)

Но он все еще не нашел уязвимого места.

***

Двигатель взревел. Сейчас Бумер сорвется с места и просто сметет их. И Миха опять не сможет защитить Будду.

Он на миг прикрыл глаза, чтобы попытаться прощупать внутренним взором все, что здесь видел. Развалины дома и высохшая пустыня. Миха увидел себя с кувалдой в руках. Черный и какой-то словно не до конца реальный автомобиль. Всего один удар.

Куда? Куда он должен обрушить кувалду?

***

Двигатель Бумера взревел. Колеса прокрутились в сухой пыли, качнулся воздух, и тяжелый автомобиль рванул с места.

Миха-Лимонад стоял все так же, прикрыв глаза.

Все стало «сейчас».

Куда он должен обрушить молот? На приближающийся с неумолимой беспощадностью Бумер. Но куда?! На лобовое стекло, с которого начал Лже-Дмитрий? На капот, под которым злобно ревет механическое сердце? На хищную улыбку радиатора? Или —

(еще ближе!)

на сверкающую новизной бляху, пропеллер, эмблему BMW? Одну из эмблем механически склеенной реальности, вполне удавшуюся эмблему свихнувшегося Универсума?

Всего один удар. Чтобы остановить… Бумер?

И вот тут его мысленный взор наткнулся на то, что Миха видел, но глаза просто отказались воспринять эту информацию, сочли ее невозможной.

(слушай, пиздовертыш: глаз видит благодаря человеку)

«Смотри на меня, – сказал ему Дмитрий Олегович, – смотри!»

Он и смотрел. Это были лишь слова прощания, только…

Что-то перевернулось в сердце Михи.

Он смотрел. Он видел, как лицо Дмитрия Олеговича, человека, продавшего ему машину, растворилось в густой непроницаемой черноте лобового стекла. Но перед тем как исчезнуть…

Это был лишь краткий миг. Блеснуло отражение. Того, что оставалось за Михиной спиной. Дом… Лишь короткий миг. Но Миха видел, и теперь он знал это наверняка.

Что-то перевернулось в сердце и стало стучаться. Все настойчивей и настойчивей. Все больше и больше проясняя ум.

Миха видел отражение, которое ему успел показать бывший антиквар и директор. В черноте лобового стекла как в зеркале отразился… дом. Только не разрушенный. И… свет полуденного моря. Синева, такая же, как синева сияющей сферы, вставшей прямо над домом.

(избавься от тени)

– Тебе удалось сбежать. Спастись, в последний момент…

Миха открыл глаза. Рев приближающегося Бумера накатывал беспощадной черной волной.

Миха-Лимонад занес кувалду. Еще раз перед глазами мелькнула синева.

«Вот оно в чем дело», – успел подумать Миха.

Тонкая грань, отделявшая его от понимания, сделалась полупрозрачной и начала исчезать.

***

Зверь живет в тени.

(Слишком просто. И слишком сложно)

Избавься от тени.

***

И снова, как в мультиплексе на Курской, мгновение растянулось, останавливаясь. Только больше не было повисших одна над другой капелек «фанты», наливаемой в высокий стакан, и пленительной копны женских волос, роскошными джунглями перечертивших пространство, да и к сверхуспешному блокбастеру «Матрица» это больше отношения не имело.

Просто Миха услышал песню.

«Я танцевать хочу».

Ту же, что и коряво пародировала зашедшаяся в безумном вальсе Мама Мия.

Только теперь ее пела совсем другая женщина. Та, на которую они бегали смотреть бесконечными южными ночами в летний кинотеатр. Та, которая незабываемо пела в «Завтраке у Тиффани». Та, чей прощальный взгляд был запечатлен на давней фотографии.

И Миха-Лимонад вдруг все понял.

Всего один удар, который он мог совершить, когда угодно,

(что ты почувствовал перед тем, как прекратить играть на флейте)

который он тоже принес сюда с собой, и право на который с роскошной щедростью даровано ему от рождения.