Дети Робинзона Крузо

Ноготь на безымянном пальце Мамы Мии все продолжал расти, пока не сделался твердым и острым, как лезвие бритвы. Собака подобострастно смотрела на старуху, хотя в холке превышала ту ростом и одним ударом чудовищной лапы могла запросто снести ей голову.

Потом животное начало стелиться по сухой земле, громадный хвост заходил ходуном. Мама Мия склонилась к собачьей морде, тщедушной рукой обняла за шею. В глазах собаки светилась покорность, смешанная с немым обожанием.

– Шамхат! – ласково и все так же растягивая гласные, прошептала мама Мия. – Я выполняю свое обещание.

Движение старухи оказалось быстрым и точным. Ноготь как скальпель хирурга вошел в собачье горло и вскрыл его. Кровь брызнула, словно из пережатого и лопнувшего шланга. Мощное сердце чудовища выплюнуло целый кровавый поток. Часть брызг попала на лицо Мамы Мии, остальное устремилось в сухую землю. Собака взвыла. Вой тут же сменился жалобным скулежом.

***

Мама Мия повернулась к тому, кто не справился, лишил их приза.

– Твоими глазами, – прошипела она.

Тот еле дышал. Он сейчас умрет. Но это «сейчас» можно несколько растянуть. Совсем немного, чуть-чуть.

***

Агония животного продолжалась недолго. И все это время собака скулила и мотала головой, не понимая, что происходит. Потом упала на передние лапы, попыталась подняться и тяжело задышала. Из раны в горле, еще одной чудовищной пасти, которой ее наградила Мама Мия, воздух выходил с хриплым свистом.

Миха-Лимонад в оцепенении смотрел на эту дикую картину. Только что ему показалось, что в надломленных собачьих лапах вновь промелькнули колесные диски.

И в этот момент Миха вздрогнул. Прямо на ухо ему словно прошептали. И он смог отчетливо различить каждое слово. – Миха, у тебя будет всего один удар. Найди уязвимое место.

Икс?

Икс снова пытается ему что-то сообщить? Что-то, чего он никак не может понять? В последний раз, простой и удачливый, как три рубля, Икс протягивает свою роскошно-щедрую руку помощи?

Шамхат продолжает биться о землю. И вот ее кровь, смешанная с сухой пылью, заструилась тонкими потоками, все более светлея, и Миха увидел, что эта пыль, как облако, обволакивает агонизирующее животное. В облаке вдруг проступил контур, очень похожий на обводы автомобиля, потом на миг блеснула радиаторная решетка…

Все было закончено очень быстро.

Поток иссяк. Но развеивавшееся облако не открыло труп несчастного животного. На его месте красовалось кое-что другое. Он ВЕРНУЛСЯ. Блеклые дымы все еще стелились по тусклым, словно пока не совсем реальным поверхностям автомобиля. И… То ли был перепутан масштаб, и машина оказалась несколько крупнее, больше, то ли…

Миха крепче сжал в руке кувалду. Все решится сейчас.

(Это очень просто. И очень сложно.)

***

– Я танцевать хочу!

Дмитрий Олегович услышал шипение совсем рядом с собой. А старуха действительно двигается очень быстро. Он попытался сделать шаг назад, и это ему удалось. Старуха, беззубо ухмыльнувшись, слизнула собачью кровь со своей щеки. Дмитрий Олегович не стал думать о том, что ее язык показался ему необычайно, неправдоподобно длинным и… раздвоенным. Лишь сделал еще шаг назад. Мама Мия танцующей походкой, изображая немыслимые па, закружилась вокруг него, и вдруг прижалась к нему вплотную. А потом заглянула в глаза.

«Еще несколько ударов, – подумал Дмитрий Олегович. – Мое сердце должно выдержать еще несколько ударов».

***

Бабочки с его ладони исчезли. Или свет, сияние крылышек, померк настолько, что Миха был не в состоянии их различить.

Миха-Лимонад это видел.

Мама Мия ухватила Дмитрия Олеговича за талию, вытянув в сторону левую руку. Его тяжелое дыхание трансформировалось в стон боли, потому что старуха, полоумно хохоча, беспощадно развернула своего невольного партнера, потом еще раз… Она начала вальсировать с ним.

– Я танцева-а-а-ть хочу-у! – кощунственно-визгливая пародия на песню, ставшая Михиных ночных кошмаров, словно вступила в успокаивающе-безумный диалог с мучительными стонами Дмитрия Олеговича.

Старуха хохотала, вальсирующие приближались к Бумеру; Мама Мия кружила Дмитрия Олеговича с безумной скоростью.

(видел, как об дерево?)

– Твоими, твоими глазами!

А потом передние фары Бумера включились. Сначала тускло, но чем быстрее кружилась Мама Мия, тем ярче становился свет. В черноту панелей начал возвращаться глянцевый блеск. И вот заработала стереосистема, дергано, лихорадочно подыскивая нужный аккомпанемент, словно Бумер решил принять участие в общем веселье.

Мама Мия ударила Дмитрия Олеговича об автомобиль, все так же продолжая вальсировать и хохотать. Она ударила его головой, и кровавый отпечаток был немедленно поглощен лобовым стеклом. Радостно-шальной аккомпанемент зазвучал на полную громкость.

Они стали кружиться еще быстрее, и теперь уже сама Мама Мия приложилась виском и щекой к Бумеру, но ее соломенная шляпка с головы не слетела. Старуха захохотала. Еще быстрее: тела вальсирующих стали переплетаться, будто решив сделаться одним целым…

– Я танцевать хочу! – визжала мама Мия, а стонов Дмитрия Олеговича больше не было слышно.