Детонация

И вместо напряжённого, мучительного ожидания неожиданно легко наслаждался – крепким запахом настоек и высушенных трав, толченой пылью цветов-антисептиков, которой непременно была обсыпана её юбка; дышал естественной упорядоченностью, правильностью и покоем, что сопровождали её так легко и убеждённо.

Прогретый дневной воздух уже не справлялся с выстуженной за ночь землёй, и он заторопил её к дому.

Сашенька запнулась о муравьиную кочку, взмахнула руками – мужчина подхватил её, и ласковый смех не пролился – застрял болезненно в горле. Кольнуло горячо виной. Алекс улыбнулся почти незаметно, грустно.

– Опусти же, тебе нельзя пока, – терпким бархатом коснулись его шеи слова.

Медленно и неохотно поставил её на ноги.

– Прости меня, – прошептал беззвучно.

Его собственный старший кузен появился на свет от такой же вот связи. Родной старший дядя, теперь он старик, уважаемый и самый именитый в уезде, прогрессивных взглядов либерал, почти реформатор, кто первым заговорил о необходимости вольной для душ в крепости в их губернии. Но не остановился на этом, он пошёл дальше. Семья тогда содрогнулась, когда он просто признал своего незаконного отпрыска, сына невольной, Настеньки. Фамилию, правда, не передал. Сынок вырос вздорным, с кислым, неудобным норовом. Любил стенать о судьбы своей несправедливости и её же несчастии и похождениями гремел на всю Срединную землю. Женили его потом на дочери какого-то тканого купца. Весьма, кстати, удачно. Тогда и чудачить он перестал. А вот порицать батюшку не оставил.

Дядюшка, кстати, фамильным «наследством» нисколечко обременён не был, а слыть прогрессивным и правильным ему попросту было удобно на общей волне попустительств и новых вольностей. Скандальное последствие его приключений, заботливо разрешившееся, играло популярности его на руку, и вскоре почтенный родственник уехал в губернский центр предводителем местного дворянства и насадителем императорских реформ и распоряжений.

Алекс же, как и всякий младший Сневерг, несший груз, каждую минуту своей жизни вынужден был выбирать и выбирать должен был правильно. Вот как сейчас. В том, что никто не достоин так, как Сашенька, он не сомневался. Чувствовал это всем собой, ощущал кожей, точно знал, что правильным до́лжно сложиться именно это, и никак иначе.

Проще говоря, внутри у него растерянно стенало и возмущённо противилось, если он только пытался представить, что женщиной, дающей жизнь его собственной ветви рода, будет не Саша. И он согласился безропотно, с радостью принял это своё знание как несомненную данность.

Горько кололо от того, что впереди, и знал, что не сможет впрок надержаться, насытиться, налюбиться, и так же уверенно знал, что любить уже будет всегда и ничто во всей безграничности никогда этого не исправит.

Но тут уж он поделать ничего бы не смог. Да и не захотел бы.

Он, безусловно, терзался, стоит ли предупредить или всё же оставить в неведении? И не лишать её глаза такой важной ему чистой улыбки.

– Как же тяжело. Как мучительно… – шевелил над её макушкою одними губами.

И Алекс не знал, как перенести эту выматывающую, требующую крика боль. Боль его маленькой женщины.

– Слышишь? – встревожилась негромко. И вдруг уже живее: – Алекс, ты слышишь? – Саша заметалась глазами.

– Что? – Он улыбнулся её птичьему беспокойству. И огляделся с нею вместе кругом.

Лесная привычная тишина. Размеренный стрекот, шорох, тонкий скрип. Слышно, как ветер перебирает Сашины нежные пряди. Мельтешит по еловым лапищам белка. Зяблик сел на таволгу рядом.

– Что там? – повторил шёпотом, прижимая глупышку к груди.

– Голос, – маленькая женщина была растерянной и изумлённой. – Тот самый. Он… зовёт нас? – в расширившихся глазах плескалось недоумение и почти ужас.

– И что же? – засмеялся тихонько. – Идём?

– Это… страшно?

– Раз зовёт, значит, нужно. – Александр был уверенно спокоен. Его довольное умиротворение отозвалось в ней, и Сашенька расслабленно обмякла.

– Может быть, кому-то нужна помощь? – наморщилась робко.

– Вот и надобно узнать. – Алекс увлекал её к вершине холма. – Тут весь парк будет как на Аннушкином подносе, – шагал медленно и размашисто верх, весело потягивая спутницу за руку следом. – Смотри же, не забиралась ещё сюда? – и уточнил немного ревниво: – Без меня?

Сашенька обернулась и охнула. Замок, будто огромный белый корабль, плыл в пёстрой чаше осеннего смешанного леса. Холм стекал вниз скошенной лужайкой со стыдящимися голых проплешин шарами кустов, стремился к широким парковым террасам с лестницами и упирался в искрящийся на почти белом солнце фонтан.

Белый замок с белым солнцем над ним…

– Эй, – тихонько позвал её Алекс. И крикнул уже громче вверх: – Эхей! – Эхо прокатилось коротко и замерло, будто уткнувшись в вязкую стену.