Децимация

А в это время Грушевский с некоторыми членами кабинета добивался приема у Эйхгорна. Но адъютант не пропустил их к фельдмаршалу, объяснив, что главнокомандующий немецкими войсками на Украине сейчас очень занят, и так будет очень занят весь день. Стало ясно, что Эйхгорн просто не хочет с ними разговаривать. Грушевский с соратниками пошел к генералу Гренеру. Продержав около часа в приемной, их наконец допустили к начальнику штаба оккупационной армии. Грушевский, волнуясь при виде более сильного человека, торопливо, стараясь не забыть мелочей, доказывал, что не надо их – Центральную раду – лишать власти. Они готовы отказаться от многих своих программных положений, даже отказаться от еще не принятой аграрной программы, не будут мешать проведению в жизнь немецкого закона «О весеннем севе», но только дайте им возможность продолжить дело возрождения Украины. Гренер слушал его, одновременно просматривая бумаги, лежащие перед ним. И, когда Грушевский закончил свою сбивчивую речь словами:

– Мы просим вас позволить нам продолжить управление страной или, в крайнем случае, просим, чтобы наших представителей допустили к работе в будущем составе правительства…

Гренер поднял голову от стола и бесстрастно произнес:

– Zu spat. (Слишком поздно).

Раньше немцы не встречали Грушевского так. Раньше его считали почти равным с ними. И, повысив голос, он трагически произнес:

– Герр генерал, вы унизили нашу национальную гордость!

Впервые за время этой встречи Гренер оторвался от чтения документов, и в его выцветших глазах мелькнул огонек.

– Вы читали Шопенгауэра?

– Да, – как-то неуверенно ответил Грушевский.

– Знаете, что он сказал о национальной гордости?

– Не помню! – с вызовом ответил Грушевский,

– Шопенгауэр сказал так: «Самая дешевая гордость – это гордость национальная». Далее я дословно не помню. Но смысл таков – если у человека мало индивидуальных качеств, которыми он мог бы гордиться, он гордится своей нацией – это единственно возможное для него в поддержании своего лица. Умный человек всегда подмечает недостатки своей нации, чтобы она была лучше. Растворение индивида в нации – верх разложения личности. Вот так!

Такого удара от своего союзника Грушевский не ожидал. Он сразу же обмяк, лицо приняло просящее выражение. Но зашел адъютант и подал Гренеру папку с документами, которую тот раскрыл и стал читать. Грушевский понял, что прием закончен. Он встал, растерянно моргая подслеповатыми глазками, похожий сейчас больше на обиженного хлопчика, а не на профессора и голову Украины, и попрощался. Гренер небрежно протянул ему на прощание руку.

В этот же день, в одной из квартир, бывшие члены рады приняли конституцию Украины и одобрили закон о социализации земли. Пусть эти законы и не будут действовать, но хоть чем-то надо насолить своему союзнику на прощание. Была бы у союзника корова, то лучше бы она сдохла.

Но в этот день злоключения Грушевского не закончились. Возле дома, где он жил, собралась толпа возмущенных киевлян, которые требовали суда над бывшим председателем Центральной рады. Раздавались крики: «Смерть предателю!», «Он присвоил себе украинскую казну!», «Хватит измываться над народом!» Дело принимало нешуточный оборот. Но союзник не выдал своего бывшего партнера, и немецкие солдаты оттеснили толпу. Оставаться в доме было небезопасно, и немцы отвезли Грушевского на автомобиле в казармы галицийских стрельцов, где он переночевал. А на следующий день он поспешно уехал из непонятной его уму страны в милую его сердцу Австро-Венгрию, в которой он раньше жил и считал образцом устройства многонационального государства. Но его согревала мысль о том, что заложенное им дело когда-нибудь возродится. Всегда найдутся люди, недовольные объективными процессами в развитии народов.

А киевляне, стоявшие 29 апреля возле цирка, передавали из уст в уста, что происходило на манеже цирка.

– Скоропадскому предложили стать гетманом Украины. Он отказался. Ему говорят об этом второй раз – он снова отказывается. Действительно скромный человек! Потом дают ему булаву в третий раз… по старому козацкому обычаю отказываться больше нельзя. В четвертый раз быть гетманом не предлагают – оставайся простым козаком. Не оказалось в цирке, кроме него, человека достойного этого поста. Скоропадский был вынужден согласиться и взять на себя трудную ношу гетмана. Теперь он – наш батька. А вот и он! Смотрите! Ура!!

Двери цирка широко распахнулись, и народ увидел своего гетмана – должность, ликвидированную полтора века назад за исторический анахронизм. Скоропадского вынесли на руках из дверей, потом пронесли сквозь толпу к автомобилю, охраняемому немцами. Он возвышался над народом, отвешивал поклоны в разные стороны, прижимал руки к сердцу, а потом разводил их, будто бы отдавал его народу. А на крыше цирка немецкие солдаты, на всякий случай, навели пулемет на толпу.