Детский Мир

Это произошло прямо у блок-поста; не того, где командир Головачев, а у другого, их в Грозном не мало. В общем, у блок-поста, где транспорт вынужденно сбрасывает скорость, средь бела дня спецколонну машин, в которой ехал Гута Туаев, атаковали неизвестные в масках. Как ни странно, российские военные, что были на посту, в это время отсиживались за железобетонной стеной: то ли обедали, то ли испугались, то ли вовсе Аллаху молились, может, был приказ, словом, на чеченцев не напали — до местных разборок им дела нет.

В бронированной иномарке был сам Гута Туаев. Машина оказалась добротной — искореженная гранатометом, а ушла. А вот две идущие следом бронированные «Волги» подвели. Кто оказал сопротивление — пристрелили, кто струсил — пощадили, а вот младшего брата Гуты — живьем увезли, пропал.

Вот так один страшный торг породил торговлю.

А Роза, как только прослышала о случившимся с Туаевым, нутром почувствовала — тоже пропала, аж сердце заныло. Оказалось, не зря. Буквально на следующий день она поутру собиралась идти на работу, как к ним вломились дюжие молодцы, тоже в масках, и особо не говорили, да понятно — это уже чеченцы, и интересует их не только Роза, а что самое страшное, прихватили с собой и Мальчика.

Из последних сил, задыхаясь, хватаясь за щемящую грудь, бросилась им вслед Анастасия Тихоновна. Видела как на блок-посту легковушку остановили военные; увидев высунутые из слегка опущенных затонированных стекол удостоверение, машины проехали.

— Капитан, капитан, Головачев! — издалека орала бабушка. — Мальчика! Розу и Мальчика увезли!

Реакция Головачева была молниеносной:

— БТР — на выход! Все в ружье! — и уже в рацию. — Третий пост, пятый пост — задержите две спецмашины.

Оказывается, пост у тоннеля они уже проскочили, а вот на площади «Минутка» их задержали. Там и нагнал их Головачев.

— Я тебя уволю, посажу. Это моя жена! Я полковник Туаев, — тыкал Гута удостоверение в лицо капитана.

Противостояние было нешуточным. Гута стал звонить по двум телефонам, и не только местным генералам, но и политикам в Москву. Головачев понял, что скоро будет приказ — «не вмешиваться в местный колорит!». Поэтому, не мешкая, при помощи своих подчиненных он стал действовать решительно, с силой:

— Жена, говорите ваша! Черт с вами. А Мальчика не уступлю. Только через мой труп, слово офицера.

Обеими руками оперевшись о железобетонный блок, как безжизненное изваяние, застыла на солнцепеке Афанасьева, пытаясь разглядеть — не вернется ли кто?

Раздувая клубы пыли и копоти, через блок-пост проезжали машины, ходили вспотевшие люди, а она все стояла застыв, и не вспотела, лишь покрылась холодной испариной — с ней случился очередной удар, и стремясь не упасть, усилием воли она окаменела в этой позе, и уже и видеть не могла, ее очки заволокло влажной пеленой. И она не различила как подъехал БТР и лишь возглас Мальчика: «Бабушка!» всколыхнул ее нутро, так, что улыбнувшись, она вконец обмякла, подкосились ноги.

Прямо на блок-пост капитан Головачев вызвал по рации врачей; они настаивали на госпитализации. Однако, после уколов, немного пришедшая в себя Афанасьева категорически отказалась, лишь попросила помочь дойти с Мальчиком до дома.

— Сидите тихо, не высовывайтесь, — прощаясь, советовал капитан Головачев, — я кое в чем разберусь и завтра к вам зайду, может, даже с Розой.

Ни завтра и еще два дня ни капитан, и тем более Роза, не появились. А что еще страшней, бабушка не могла встать. От боли и бессилия, кусая последними зубами пересохшие губы, она валилась на пол, и с помощью Мальчика буквально на руках, раз в сутки, истекая потом и слезами ползла в ванную комнату, лишь бы перед ним соблюсти гигиену и чистоплотность.

На четвертые сутки закончились последние капли воды, из еды — чуть-чуть макарон, а денег — ни копейки, этим Роза ведала, с ней пропало все, если оно было.

— Бабушка, нам надо кое-как жить, — как-то не по-детски сказал Мальчик.

За эти дни он значительно изменился, голос с хрипотцой, а в глазах было позабытое, совсем непонятное, — и не только тоска, но и озабоченность.

Как и Роза, с утра он несколько раз ходил на Сунжу за водой, по настоянию бабушки таскал лишь по полведра. И как вернется, видит бабушка лицо в полотенце прячет, а сама всхлипывает.

— Ну что вы плачете, разве можно реветь? — пытается успокоить ее Мальчик.

— Как не плакать? Мечтала тебя воспитать, в люди вывести, а сама тебе обузой стала, — еще сильнее плач. — С радостью бы руки на себя наложила бы, да тебя куда.?

— Что значит «руки наложить»? — удивлен Мальчик. — Вы мне это не преподали, в чем здесь смысл?

— Ой-ой! Боже праведный! Что я несу? — она в страхе прикрыла лицо, шепотом молясь.

— Дай воли, сил и терпения, хотя бы пока Роза не объявится.

И чуть позже, уже согнав с лица печаль, а пытаясь вновь стать строгим педагогом.

— Все испытания, что нам Бог ниспослал, надо с достоинством вынести. Значит, надо жить!

— Правильно, — впервые за последние дни улыбнулся Мальчик. — Я хочу жить! Я так хочу на скрипке играть, чтобы весь мир слышал, лучше стал.