Детский Мир

— При чем тут чеченец — не чеченец, — тот же бас. — Москва прислала очередного мерзавца. Жупел поганый, — сплюнул он смачно.

— Во-во, от таких, как вы, весь наш раздрай, — вновь вступилась габаритная женщина.

— Так, может, сразу под них лечь? — не сдержалась Роза.

— Ты замолчи. По роже видно, революционерка: то-то ни зубов, ни совести нет.

— Что ты сказала? — тронулась было к ней Роза, да мать вцепилась в нее, оттащила от толпы:

— Ужас! Из-за этого твоего гонора все наши невзгоды, — недовольно проворчала она. — Девушка всегда должна держать язык за зубами.

— Я уже давно не девушка, и, как видишь, зубов тоже нет.

Мать виновато опустила голову:

— А вставные-то хоть куда делись?

— Твой Гута выбил.

— Как Гута «выбил»? — в момент вспыхнула она. — А ну пошли.

— Нет-нет, — теперь уже дочь стала тянуть мать. — Все не так просто. Пошли домой, там расскажу.

— Ну, пошли, — после раздумий сдалась мать, — Посмотрим, что у тебя за «дом».

Они уже подходили к самому подъезду, как кто-то громко окликнул по имени мать.

Розы. Они остановились, оцепенели. Прямо к ним, как ни в чем не бывало, подошел младший брат Гуты, по-свойски обнял мать, вежливо справился о житье-бытье, и, словно Розы рядом нет:

— Как-никак мы соседи. А молодые — ну, не сошлись характерами, а нам все равно рядом жить. Да и родители наши тебя очень любили и уважали. А где сыновья, мои друзья, однокашники? В Хасавюрте? Так что ж они там делают? Здесь вся жизнь! Пусть срочно приезжают, и ко мне. Пока еще время есть — компенсацию дам. Всю, конечно же, не получат — откат Москве, а обоим по половине — обещаю: огромные деньги, за так, и бегать документы оформлять не надо, я помогу.

— Разве это «за так»? — не смогла сдержать себя Роза.

— Замолчи! — топнула ногой мать, и, слащаво улыбаясь соседу. — Да храни вас, всех Туаевых, Бог, — она его обняла. — Я обязательно передам сыновьям от тебя маршо [20]

. Большое спасибо за заботу.

— Хорошо, что не поцеловала, — уже в подъезде съязвила дочь.

— Дура ты, — постановила мать, глубоко вздохнув. — Чувствую, они опять захотят с нами породниться.

— Разве что с тобой.

— Ну и оставайся одинокой девицей.

На это дочь ничего не ответила.

В «доме» мать погостила недолго: пообедала со всеми, посмотрела по сторонам и сказала:

— Что-то в этом городе у меня голова все время болит.

— В войну у всех голова болит, — ответила ей дочь. — А раз приехала, хоть переночуй со мной.

— Поеду. Мальчики одни. Боюсь.

Роза провожала мать до автовокзала.

— А за русской старухой, как за родной, заботишься, — ревность в голосе матери.

— Нана, перестань. Мы судьбой повязаны. А о вас забочусь не меньше: ползарплаты вам отсылаю, сама в лохмотьях хожу.

— Вот и дура, — вновь постановила мать. И чуть погодя, примирительно. — Братья компенсацию получат, и больше ни копейки нам не высылай. Свою жизнь устраивай, — а далее совсем тяжелое. — А об этом Мальчике и не мечтай. Не сегодня-завтра, даст Бог, война кончится, его родня по отцовской линии объявится — такого славного ребенка заберут.

— Я без Мальчика жить не смогу.

— Сможешь, своих заведи.

— От кого? — рассердилась Роза. — От кого попало, как у других народов, нам нельзя, заклюют.

— Правильно, нечего разводить ублюдков.

— Так от кого рожать? Кто меня замуж возьмет? Мужиков не осталось, да и старая я уже! Как бабушка — одинокой останусь!

— Война, все эта война перевернула, — пустила слезу мать, обняла дочь. — Нана яалъ хъа! Нана яла хьан![21]

Глава одиннадцатая

Этот страшный слух уже несколько дней зловеще витал над Грозным. Об этом говорили и в больнице, и на базаре, и на автобусных остановках. Как и все жители, Роза в это верила и не хотела верить.

Лето было в разгаре, июнь догорал. В городе было жарко, даже душно. К трем часам, освободившись на работе, Роза, как обычно, по пути домой свернула на зеленый рынок. Здесь, средь застоялой пыли, грязи и кучек мусора непролазная толкотня, столпотворение всяких лиц; и гражданских, и военных, и еще неизвестно каких. Кругом шум, неспешность, всюду играет музыка, торговки зазывают на свой товар: у мясных рядов дремлют толстые собаки, высунув от жары языки; у рыбных — о ноги продавщиц трутся облезлые кошки; у хлебных рядов примостились голуби и воробьи.

Недолго послонялась Роза по базару, купила Мальчику позднюю клубнику, абрикосы и мороженое; потом еще кое-что, и окончательно выбившись из сил, вспотев так, что глаз не раскрыть, уже с облегчением покидала это людное место, как кто-то сзади тронул ее пакет:

— Девушка, вам помочь? — на чисто русском языке.

— Чего уж, — она отдернула руку, а симпатичный молодой человек в солнцезащитных очках более, чем настырен. — Да не нужна мне твоя помощь. Ой! Бага, неужто ты? Клянусь, никогда бы не узнала.

Бага выбрит, красиво, даже модно одет; настроение тоже бесшабашное; глаз не видно, только прежний оскал белоснежных зубов.

— Вот теперь ты молодец, — искренне радовалась Роза, — какой красавец стал! А то напялил эту грязную униформу, все по подвалам, да подворотням шлялся — в бороде вшей разводил.

— Ха-ха-ха! — беззаботно хохотал Бага.