Детский сад, штаны на лямках

Медсестра решительно замотала головой:

– Исключено. Она в психушке сидит.

На мой немой вопрос Дарья Семеновна пояснила:

– Когда ее лишили родительских прав, она сошла с ума. Натурально чокнулась. Бродила полуголая по городу, кожу на себе ногтями раздирала, зрелище было не для слабонервных. Думаю, ее до конца жизни в сумасшедший дом определили.

– А любовник?

– А что любовник? Он себе другую бабу нашел. Кобель он и есть кобель.

Моя голова разрывалась от мыслей, но среди них не было ни одной законченной, какие-то обрывки. Если детей и правда потрошат на органы… надо съездить в хирургию… узнать, кто проводил операцию… и где сейчас Света… на теле должен остаться шрам…

До меня не сразу дошло, что Дарья Семеновна твердит одно и то же:

– Посоветуйте, вы же адвокат! Что мне делать? Какую выбрать линию поведения?

– О чем вы?

– Сейчас идет следствие, будут искать крайнего, и я боюсь, что крайней сделают меня. А я никак не могу попасть в тюрьму!

– Неужели? – ехидно спросила я. – Это почему же?

Медсестра не услышала иронии.

– Потому что я – единственный кормилец в семье! На моей шее дочь восемнадцати лет, без образования и без работы, и два грудных внука! Я себе не могу позволить не то что в тюрьму сесть, я слечь с простудой не имею права! Если меня арестуют, мои внуки умрут с голоду. В буквальном смысле. Причем для них это будет лучшим вариантом. Потому что в противном случае они попадут в детский дом, а вы знаете, что такое российские детские дома. Это хуже смерти.

– Но вы ведь действительно нарушили закон! – вскричала я. – Вы взяли у детей кровь на анализы. Вы дали ложное медицинское заключение о состоянии здоровья Костика Алябьева, подтвердили, что у него на теле синяки от побоев, и это позволило органам опеки изъять его у матери.

Дарья Семеновна досадливо поморщилась.

– Я же вам объяснила, что это система, в которой я – только винтик. От меня ничего не зависело. Откажись я, другая медсестра выполнила бы приказ. А у меня были бы огромные неприятности. В отместку Бизенкова запросто могла натравить опеку на мою дочь. Она не работает, дохода не имеет, у нас стесненные жилищные условия, четыре человека в одной комнате – этого достаточно, чтобы изъять близнецов из семьи. Скажите, кому было бы легче, если бы мои внуки оказались в доме малютки? Вам лично было бы легче?

Я молчала, а медсестра продолжала говорить, убежденная в собственной правоте:

– Мне безумно жаль и Светочку, и Костика, и Лизу, но эти дети были обречены. Поверьте, мой отказ ничего бы не изменил в их судьбе. А теперь мне надо беспокоиться о судьбе моих внуков. Я была с вами предельно откровенна, потому что надеялась, вы поможете выработать мне линию защиты. Без грамотного адвоката они съедят меня с потрохами!

– Как зовут вашу подругу, которая сообщила о смерти Фархадини?

– Тамара, она старшая медсестра в женской консультации.

– Завтра, в субботу, она работает?

– Да она каждый день работает, там платную клинику сделали.

Я поднялась со стула.

– Попробую вам помочь, но пока ничего не обещаю, мне надо объективно оценить ситуацию.

Вот никогда не понимала, как это возможно: обидеть чужого ребенка ради того, чтобы обеспечить своему собственному комфортное существование. Когда я наблюдаю за мамашами на детской площадке, то прихожу в ужас: это какое-то зверье! Типичная мамаша готова собственными руками придушить чужого спиногрыза лишь потому, что тот случайно бросил песок в глаза ее малышу. И придушила бы, если бы напротив не стояла точно такая же сумасшедшая родительница, которая только и ждет повода, чтобы забить твоего отпрыска детской лопаткой. А бабушки – это, очевидно, еще более тяжелый случай…

Едва я вошла в квартиру Нащекиных, ко мне кинулся Никита:

– Слушай, сегодня я ездил в детский дом, разговаривал с директором…

– Костик еще там? – перебила я. – Он жив?

– Конечно, жив, – удивленно ответил Никата. – А почему ты спрашиваешь?

– На всякий случай. Ты видел мальчика? Как он выглядит?

– Нормально, учитывая обстоятельства. Грустит, иногда плачет, но у них хороший психолог, с ним работают. Я видел Костика издалека, не стал пока подходить, знакомиться, говорить, что я его отец, ну, чтобы не травмировать раньше времени…

Алка хмыкнула за его спиной. У меня промелькнула догадка, что благоверная уже успела промыть ему мозги на тему внебрачного ребенка, и Никита уже не так решительно настроен забрать его в семью.

– Я узнал, – продолжал Нащекин, – кто хочет взять под опеку Костика Алябьева. Это стоило мне крыши.

– Какой крыши?

– Детскому дому будет оказана шефская помощь в виде новой шиферной крыши. Так вот, никакой это не Борис Теодорович.

– Я и сама уже в курсе.

– Между прочим, ты знаешь этих людей.

– Правда?

– Не лично, но весьма о них наслышана.

– Да говори же, не томи!

– Это Прудниковы – Юлия Макаровна и Максим Ренатович. Знакомая фамилия, не правда ли?

Глава 29

На следующее утро я вскочила в семь утра и, наскоро умывшись, принялась шуршать по кухне в поисках съестного.

В пищеблок, зевая во весь рот, вплыла Алка.

– Ты куда в такую рань? – поинтересовалась она.

– В женскую консультацию.