Детский сад, штаны на лямках

– Да, конечно, – охотно согласилась я, – речь идет о вашей бывшей работе. Меня зовут Люся Лютикова, я журналистка, расследую преступления, которые творились в хирургическом отделении. Вы ведь работали вместе с заведующим Фархадини? Ассистировали ему на всех операциях, верно?

– Бог ему судья, – опустила глаза Аксинья.

– Теперь уже да, судья. Вчера Фархадини убили.

Выражение лица Аксиньи не изменилось.

– Упокой, Господи, душу раба Твоего! – выдохнула она и медленно перекрестилась.

– Фархадини умер, но на свободе остались другие преступники, которые должны предстать перед земным судом и понести заслуженное наказание. Вы так не считаете?

Вместо ответа Аксинья вместе с хором затянула очередной псалом.

Чтобы не мешать, я отошла к иконам. Икон в церкви было немного, и выглядели они тускло. Возможно, привередливый прихожанин сказал бы, что «рамки надо бы побогаче», но только не я. Я вообще считаю, что истинная вера не зависит от внешних атрибутов. Бог – он внутри. Можно молиться на дешевую репродукцию из журнала и чувствовать единение с Создателем, а можно стоять рядом с Казанской иконой Пресвятой Божией Матери и подпитывать лишь собственную гордыню.

Разглядывая прихожан, я неожиданно наткнулась взглядом на знакомые лица. Вот те раз, это же сморчок Руслан и его ревнивая супруга из соцзащиты! Дама с трудом сдерживала зевоту, а у мужа даже здесь был кобелиный вид. Парочка стояла в группе людей, преимущественно теток, и я поняла, что эти десять человек – все, кто пришел от соцзащиты проводить убитых коллег в последний путь. Я придвинулась ближе и напрягла слух.

– Когда же наша очередь? – вздохнула какая-то женщина. – Домой охота, сил нет!

– Скоро уже, – деловито отозвалась другая, – сначала старушка идет, потом – Махнач. Недолго ждать осталось.

– А Юльки-то почему нет? – раздался голос. – Прудникову в какой церкви отпевают?

– Нигде ее не отпевают, – ответила та же осведомленная мадам, – у Юльки муж – мусульманин, он запретил жену по христианской традиции хоронить. Прудникову сразу в крематорий отправили, там ее сожгут, пепел в вазу насыплют, а муж эту вазу в сервант поставит и будет любоваться.

– Вот это любовь, девочки! Живут же люди!

В песнопениях снова образовался перерыв, и я рванула к алтарю. Аксинья стояла, погруженная в свои мысли, мне пришлось дернуть ее за рукав.

– Извините, но я должна с вами поговорить.

– О чем?

– О Свете Корягиной, девочке шести лет, к вам в отделение она поступила под другим именем – Настя Васильева. Помните ее?

Аксинья покачала головой:

– Я никого не помню, всё это осталось в прошлой жизни. Уходите, прошу вас.

– Но речь идет о жизни детей! – вскричала я.

Хорошая акустика разнесла мои слова по всей церкви, поп недовольно на нас покосился. Я поняла, что скоро меня выгонят со службы, поэтому шепотом зачастила:

– Видите, там стоит гроб? Это инспектор соцзащиты Ольга Валентиновна Махнач. Эта чиновница забрала Свету Корягину у мамы, чтобы вырезать у девочки почку. Мама, к сожалению, не смогла пережить расставания с ребенком и покончила с собой.

Впервые на лице Аксиньи промелькнули эмоции, а я говорила дальше:

– Несколько дней назад Махнач отняла у моей подруги пятилетнего сына. Я не знаю, какой орган она намеревалась вырезать у Костика, но пока он находится в детском доме. Пока! В любой момент его могут отправить в больницу и распотрошить, как цыпленка.

– Но ведь Махнач мертва. И Фархадини, как вы сказали, тоже.

– У них остались сообщники, – уверенно заявила я. – Поймите же, это организованная группировка, мафия! Вы хотите, чтобы еще одного ребенка сделали инвалидом? Учтите, это будет на вашей совести!

Несколько секунд в Аксинье шла внутренняя борьба, потом она кивнула:

– Хорошо, подождите меня, я скоро освобожусь. – И опять затянула заунывный псалом.

То ли от запаха ладана, то ли от духоты у меня закружилась голова. Я вышла на улицу и с наслаждением глотнула свежий воздух. Через несколько минут, как и обещала, появилась Аксинья. Она была одета в роскошную шубу из песца, которая абсолютно не вязалась с черным монашеским платком и постным выражением лица. Очевидно, шубейка осталась от прежней жизни и высоких доходов хирурга. Аксинья стояла, смотрела под ноги и молчала.

Чтобы начать разговор, я спросила:

– Скажите, Аксинья – это ваше настоящее имя?

– Аксинья – церковнославянский вариант имени Ксения. А по паспорту я Ксения Алексеевна Дьяченко.

Она опять надолго замолчала, и я поняла, что без наводящих вопросов не обойтись.

– Ксения Алексеевна, расскажите о том дне, когда девочка оказалась в хирургии. Наверняка вам что-то показалось подозрительным. Что именно?

И тут собеседницу словно прорвало:

– Вы правы, меня многое насторожило…