Детство 2

— Да вы шо?! — выдохнул я, округляя глаза, и в лёгкой панике вспоминая за тётю Хаю. Быстро она!

— Взорвали! — взбудораженный нечастой новостью, дядя Лев как никогда настроен поговорить, а точнее – рассказать прочитанное и надуманное. — Говорят, ответственность на себя анархисты взяли. Экипаж – в клочья! Где там лошадиное всякое, а где графское, отличить и невозможно!

— Ого! — восхитился масштабом Санька. — Тогда кровищей и говнищем из кишок всё на полсотни сажен должно быть забрызгано!

— Легко! — подтвердил Мендель, подтянувшийся на поговорить. — Килограмм пятьдесят небось бахнуло, если в пересчёте на динамит. А если пироксилина, то и сильно поменьше надо было.

— Ето ктож ево так не любил? — озадачился Санька.

— Да хоть бы и все! — без тени сомнений отозвался мужчина. — Такой себе малоприятный поц через наручники и плети. Многому народу всё оттоптал хоть через сам, хоть через шефа. В Одессе о таком почти градоначальнике горевать будут только те, кому по службе положено, а остальные никак! Такой себе праздник нечаянный для народа.

Ого, как хотелось мне подойти до тёти Хаи! Спросить за вопрос, а если и не спросить, то хотя бы бровями так подвигать. Многозначительно.

С трудом сам себя остановил. Подумал, а ну как ответит? Оно мне надо? Знать? Чужие тайны, они не всегда к добру известны становятся, пусть даже и сто раз интересно.

Похолодило чутка, што я как-то причастен, а потом и отошло. Какое там причастен! Даже если тётя Хая каким-то боком и да, то где она и они, а где я?

Так тока, подтверждение своим мыслям нашла и чутка успокоилась. Или сомнения ушли. Ето если вообще – она. В смысле, вообще каким-то боком или даже плашмя причастна.

С Шуваловым действительно ведь – хоть бы и все! Такой себе человек, что для Двора он канешно свой, а так не очень. Да и во дворе, через близость свою адъютантскую к Сергею Александровичу, многие другие Романовы его через штыки видели. Тот ещё гадюшник.

* * *

— Убийство Павла Петровича произошло за пределами моей юрисдикции, — докладывал Трепов великому князю, — но я счёл должным начать расследование, пока негласно.

— Не доверяете жандармерии? — поинтересовался московский генерал-губернатор, жестом приглашая подчинённого присаживаться.

— Точно так, Сергей Александрович, — отозвался тот, присаживаясь аккуратно, — не доверю! Позвольте начистоту?

Задумчивый кивок…

— Профессионализм жандармов изрядно преувеличен – были, так сказать, случаи убедиться.

Сергей Александрович еле заметно нахмурился, но кивнул. Нынешний шеф жандармов, Пантелеев Александр Ильич, человек приятный во всех отношениях, но компетентность его несколько сомнительна. Компромиссная фигура со всеми вытекающими. И если таков шеф жандармов, то что же можно сказать о подчинённых?

— Политическая сторона… — Дмитрий Фёдорович не стал продолжать, замолкнув весьма выразительно. Великий князь кивнул хмуро, да и что там объяснять? Понятно, что при компромиссной фигуре шефа жандармов, политика Корпуса будет подобна флюгеру.

— Поддержу, — нехотя сказал Сергей Александрович, чуть сощурив глаза, — мне и Ники нужна достоверная информация.

— Для начала, — Трепов выложил документы на стол, — в этой печальной истории меня насторожило несколько моментов. Прежде всего ряд деталей, говорящих либо о запредельной согласованности действий, нехарактерных для анархистов. Либо о больших деньгах…

— Что тоже нехарактерно для них, — закончил предложение великий князь, откинувшись на спинку кресла. — Вынужден с вами согласится, Дмитрий Фёдорович. Действуйте!

Двадцать вторая глава

Фиру под вечер сильно кинуло в жар, который она скрывала до последнево, так ей хотелось быть с нами, а не дома. Вялая такая вся стала, как тряпочка, даже опираться толком на руку не могла, когда назад шли.

— Голова болит, — пожаловалась она, через силу улыбаясь. — Я, наверное, не буду сегодня в карты играть вечером. Без меня, ладно? Поужинаю, да и спать пораньше лягу.

Я подумал было за солнечный удар, но потом такой – не-а! Целый день на улице, ето да, но не самом же солнце! По теньку в основном, да и до моря два раза доходили поплескаться-охладиться. Шляпка на голове, ситро несколько раз пили, мороженое ели. Не то, ой не што-то!

Не солнечное.

Тётя Песя мной была натревожена и коснулась губами лба дочери.

— Жар, — озабоченна сказала она, — и сильный-то какой! Ну-ка мыться, да я тебя заодно уксусом и оботру!

С утра поднялись было на завтрак, а я такой – стоп! С синцой Фира мал-мала. Сидит за столом, улыбается через силу. Малость самую, как после речки, если бултыхался долго.

— Чево встал, — пхнул меня Санька в спину, — подымайся, живот ждать не хочет! Слышь?

Пузо ево, как по заказу, вывело ту-ру-ру, а потом и квакнуло будто.

— С какого ето она озябшая? — повернулся я к нему, вцепившись в перилу и не пропуская друга наверх, — с утра-то, по летнему дню?

А самово ажно хмурит где-то внутри. Такое што-то…

— Зараза! Санька, назад, и заткни пока своё пузо могучим потом! Тётя Песя, вы никуда, а я за врачом.