Детство

Но нет! В письме сначала сообщалось о получении ответа от Петра на предыдущее письмо из Пилипок и благодарность за него. Из первых строк Пётр Петрович узнал, что все живы и здоровы, но отец всё ещё слаб, однако стал выходить во двор под яркое солнце. Зима у них была небывало суровая, даже с сорокоградусным морозом. Но зато было много снега. Сугробы намело до полутора метров высотой, что теперь привело к разливу реки и к затоплениям. Петра поздравляли с новой семьёй и с Пасхой, и просили передать поздравления семье Бориса. Сообщали, что у них всё спокойно, но за 45 километров западнее от них на деревни и города нападали бандиты Миколайчика – пособники недобитых буржуев. Петра больше всего обрадовало сообщение, что даже в его родной деревне Пилипки была создана ячейка Польской партии рабочих, в которую вступили двадцать два жителя их деревни. Такое же было и в других деревнях. Но всем их деревенским делам мешала партия Миколайчика, которой, по их мнению, скоро будет «пи…ец». Далее в письме сообщалось, что дом они ещё не построили и для этого им надо будет продать осенью кабана на мясо, откормив его пудов на пятнадцать, и может ещё и две коровы и какие-нибудь вещи для покупки леса или готового дома. При этом всё равно у них останется полуторагодовалый бычок, тёлка, телёнок, три здоровенных свиньи, почти два десятка овец, одна лошадь и полтора десятка кур. Петра просили прислать фотографии свои, жены, дочери и членов семьи Бориса. А в заключение автор письма – зять Иван Кучинский – передавал привет от отца и матери, самого младшего брата Николая, теперь единственной сестры Любови, её сына Александра и дочери Зинаиды.

Тогда, в первых числах апреля, Петра охватила жуткая тоска от потери единокровных брата и сестры. И на будущее Николая, с которым он виделся и общался в 1940 году в Пилипках, они тогда вместе строили большие планы.

А красавицу сестру Пашу он, со своих четырнадцати лет, три года нянчил ещё в Серпухове и потом в 1940 году принимал её в Москве.

И сейчас П.П. Кочет заново переживал потери своих близких, словно их души, висевшие над родными полями и лесами, над их общей родиной, сейчас были рядом с ним, за бортом самолёта. От набежавшего на атеиста страха, он даже поёжился.

– Так они, что? Зовут меня?! И я, и все мы сейчас погибнем в авиакатастрофе?! – невольно пронеслось в его расстроенной голове.

– Не может быть! Это чертовщина какая-то! – отогнал он от себя страшную мысль, украдкой покосившись на жену.

– Да-а! Бедные женщины! Они страдают больше нас, мужиков! Опять же, у Аленьки был выкидыш! Надо будет мне повнимательней быть к ней! – повернулся он с ласковым взором к страдающей жене.

Хотя оба супруга летели впервые в жизни, но в отличие от мужа, Алевтина переносила полёт с трудом. От тошноты её спасала лишь вода, но не всегда.

Однако всё когда-нибудь кончается. И почти через одиннадцать часов после взлёта в Москве и обеда в Берлине, от которого Алевтина вынужденно отказалась, их самолёт приземлился в аэропорту Ле Бурже.

Оттуда супругов Кочет и ещё двух пассажиров их самолёта повезли в южном направлении в центр столицы Франции. Но натерпевшаяся в самолёте Алевтина всё ещё страдала от укачивания, но теперь ещё и в автомобиле.

– «Петь, но я больше самолёт не выдержу! Меня даже в машине укачивает!?» – пожаловалась она мужу после остановки, выйдя из автомобиля бледной и с весьма кислым выражением лица.

– «Так это будет не скоро! А ты видела, какая красота по дороге?!» – спросил, успокаивая и отвлекая Алевтину от дурных ощущений, Пётр Петрович.

– «Нет! Не до того было! Я в окно почти не смотрела – боялась, что опять вырвет по дороге!» – несколько раз глубоко и с наслаждением вздохнула она тёплый городской воздух, наконец, продышавшись.

Их маршрут завершился в Почётном дворе дома 79 на улице Гренель VII-го округа Парижа – особняка советского посольства во Франции, бывшего таковым с небольшими перерывами на революцию и войны, почти восемьдесят четыре года.

Посольство размещалось в старинном особняке XVIII-ro века под названием «Отель д Эстре», расположенном в аристократическом квартале Сен-Жермен.

С улицы за парадными воротами посольства размещался Почётный двор. По бокам к центральному зданию особняка примыкали два служебных флигеля, а сзади был разбит живописный сад, спланированный во французском стиле, которому присущи симметрия, и геометрические формы, соответствующие идее подчинения природы человеку.

Сам особняк с застеклённым навесом над парадным входом, сделанным уже в конце XIX-го века, был построен в стиле классицизма.