Горькая и в то же время бесшабашно веселая ирония в этом последнем стишке относится к тем дням, когда, согласно Дж. A. Ломакс, «перина из гусиного пуха была самой важной принадлежностью для сна, поскольку она убаюкивала вас в своих „объятиях“ одновременно укрывая почти полностью». Иногда, однако, бесшабашно радостное избавление открыто связывается с людьми:
Авторы подобных сочинений будто говорят: «Все! Надоело!» и «Не будь таким серьезным». Чтобы открыть истинный дух американских песен, в большинстве своем их нужно петь, направляясь куда-то пешком, танцуя или что-то делая. Здесь вечное движение сливается с веселыми намеками на приемы повседневной работы, выражая кредо американца — веру в волшебное освобождение посредством перемены мест, вещей и занятий.
Ковбойские песни, отражающие одну из последних разновидностей единственного в своем роде девиантного образа жизни рабочих, осваивающих новые области, показывают совершенный синтез характера работы и эмоциональной экспрессии. Пытаясь укротить брыкающуюся и становящуюся на дыбы полудикую лошадь и следя за тем, как бы не потерять хладнокровие из-за страха или гнева, проводя свое стадо по горячей и пыльной тропе и заботясь о том, как бы не загнать и не пере-возбудить бычков, чтобы доставить их на бойню без потери живого веса, ковбой погружался в монотонное пение, из которого и вышли варианты народной песни. С начала и до конца ритм и мотив «горестного стенания ковбоя» остается свидетельством того, что для него нет пути назад. Хорошо известны «выдавливающие слезу» песни ковбоя, который никогда больше не увидит ни мать, ни «дорогую сестру», который вернется к возлюбленной лишь для того, чтобы снова оказаться обманутым. Но еще большее распространение в ковбойских песнях получает совершенно неожиданный факт, а именно что этот «мужчина из мужчин» в своих песнях оказывается в некоторой степени матерью, учителем и нянькой для своих «малявок»[12]
, которых он вел к месту их ранней смерти:Он поет успокаивающие песни своим «малявочкам», когда они бегут ранними сумерками через прерию, наполняя ее топотом тысяч маленьких копыт:
И хотя он протестует, уверяя, что «это ваша беда, а вовсе не моя», ковбой чувствует себя идентифицированным с этими бычками, которых клеймил, кастрировал и пас вплоть до того момента, когда они были готовы к отправке на бойню:
Американская песня своими мелодиями подтверждает тоску по прошлому, даже если в словах часто выражает нарочитый и упрямый парадокс: отрицание веры в любовь, отрицание потребности в доверии. Таким образом она становится более интимной декларацией независимости.