Детство в царском доме. Как растили наследников русского престола

Павел долго был лишен общества сверстников. Лишь начиная с 1765 года Панин стал допускать к нему подростков из аристократических семей — Александра Куракина (приходившегося Панину племянником), Андрея Разумовского, Николая Мордвинова и некоторых других, с которыми наследник постепенно подружился и вместе играл.

Значительное место в формировании общей эрудиции и политических взглядов наследника отводилось беседам с крупными государственными сановниками и военачальниками. Многие из светил тогдашней политики, военного дела и литературы регулярно приглашались в покои Павла и зачастую оставались у него к обеду, ибо известно, что застольные беседы обычно самые оживленные и непринужденные. Среди тех, кто обедал у наследника, были граф П.А.Румянцев, граф А. С. Строганов, А. И. Бибиков, И. И. Бецкой, графы 3. Г. и И. Г. Чернышевы, князь Н. В. Репнин, М. Ф. Каменский, А. П. Сумароков, Д. И. Фонвизин и др. Темы бесед были самые разные: говорили и о физике, и об астрономии, о Лейбнице и Левенгуке, об энциклопедистах и литературе, часто касались исторических сюжетов. Люди, собиравшиеся за столом цесаревича, вряд ли даже постоянно помнили о маленьком хозяине и общались свободно, не заботясь, доступно ли его пониманию то, о чем они говорят.

Довольно часто бывал у Павла брат его наставника — Петр Иванович Панин, человек богатого жизненного опыта, обладающий знаниями в самых разных областях. Он говорил с мальчиком о законах, о межевании земель, о деревенской экономии, о заводах и прочем. «Петр Иванович несколько сатирически говорил о установленных… комиссиях, из коих многие учреждены с самого вступления на престол Ее Величества, а доныне еще не начинались», — писал в дневнике С. А. Порошин. Сам Петр Панин, по его мнению, производил впечатление большого знатока военного искусства и «присвоил великое достоинство и отличное почтение сей профессии». Так, П. Панин говорил «о мужестве наших войск», о храбрости казаков и о высоких качествах русского воина вообще, «о способах, которыми войну производить должно в ту или другую сторону пределов наших, о последней войне прусской» и т. д.

Эти беседы очень нравились великому князю. Со временем он стал довольно часто обращаться к гостям за разъяснениями — и слушал внимательно.

Дневник С. А. Порошина содержит много подробностей бесед Панина с цесаревичем. Особенно часто Панин касался государственного устройства и политики иностранных государств. Порошин упоминает рассуждения наставника Павла о шведских учреждениях и их влиянии на систему коллегий в России; о государственных учреждениях и правлении в Дании, Англии, Франции, Голландии, Гамбурге; о судах, училищах и просвещении вообще. Когда однажды зашла речь о системе государственных доходов (по поводу книги Дантесса о коммерции Англии и Франции), Панин заметил, что автор «все выкрал из одного английского писателя». От Панина, по словам английского посланника Гарриса, великий князь получил хорошее знание новейшей истории Европы. Нередко он касался и современной политической литературы. Часто разговор заходил опять же о русской истории, о предшествующих царствованиях, о воспитании Петра II, об А. И. Остермане, о царствовании Елизаветы, о современном состоянии России, «о законах и штатских учреждениях, о положении Российской Академии наук, которая оставлена без всякого попечения, и о том, что нижних школ для воспитания юношества и приготовления оного к академическим наукам у нас нет, что оные, для распространения наук, необходимо потребны», «о некоторых подробностях, знаменующих истинную великость государя Петра Великого».

Так исподволь формировались критические взгляды Павла в отношении политики матери.

В то же время при Павле без стеснения велись разговоры, которые даже по тогдашним представлениям не стоило слушать детям. Нравы были вольные, влюбчивость и ветреность были в моде, и в речи высшего круга нередко закрадывался изящный цинизм. Взрослые, увлекшись, толковали о придворных «курах», о многоженстве и роли любовниц во всемирной истории. Не будь Павел по природе на диво чист и неиспорчен, подобные темы могли бы изрядно распалить его воображение. Он и так проявлял иногда осведомленность, не свойственную возрасту. Мог, например, бухнуть в разговоре о вчерашнем балете и французской прима-балерине: «Старая какая-то, помятая… Должно быть, через слишком многие руки прошла». Уже в девять лет Павел считал себя влюбленным то в одну, то в другую придворную прелестницу, и эта игра в любовь изрядно забавляла его наставников. Впрочем, повторимся, мальчик был неиспорченный, и никакая грязь к нему не прилипала.