Дева Мария

Машке покрывают поцелуями лоб, мочки ушей и зажмуренные веки. Облизывают заткнутый кляпом рот, крылья носа, подбородок. Пленница чётко слышит дыхание Рузданы, даже угадывает, что совсем недавно Руздана пила вино и ела что-то яблочное. От неё терпко пахнет алкоголем, вспотевшим капроном и яблоневым садом.

Колодка не даёт мучительницам подобраться к машкиной шее, тем не менее Руздана умудряется проникнуть под ошейник пальцами, запускает ей под нижнюю челюсть свой длинный язык, мягко омывает невольницу своими кудрявыми локонами. Прежде Киса даже не подозревала, как много у неё на лице чутких и трепетных точек. Ей кажется, она опустила голову в тёплый медленный ручей. В верхней части груди разливается жидкий огонь. Когда Руздана принимается трогать языком её брови, Машку сводит в сладостно-болезненной судороге.

«Кончу! А-а-а, я сейчас кончу без всякого вибратора!»

Целована тем временем ненасытно трудится над её сосками, под грудью и в подрёберье. Повторяет пальцами «границу» от плеч до лобка. Машкины трусики стали явно малы, они всё глубже сжимают тело, вгрызаются в ягодичные мышцы, звенят в раздувшейся промежности. Как ни странно, машкины кипящие гениталии – это единственное место, к которому  издевательницы прикасаются очень мало. Хотя Киса уже совсем не против, чтобы её трогали в паху. Она пускает слюну, вращает тазом и чувствует, как в трусики скатываются терпкие капли. Даже кляп во рту теперь кажется не таким мерзким. Не противнее дедовой сивухи в столярке.

– Кажется, наше солнышко готово ко второй серии?

– Приступим, Рузданочка.

Полуобнажённые подруги переворачивают пленницу на постели вниз лицом вместе с колодками, поправляют под нею подушки. Машкины ноги в липких чёрных лосинах сверкают как гальванизированные, по круглому спелому заду трамвайными рельсами разбегаются кромки наэлектризованных плавок.

– Дева Мария должна понести наказание. Руздана, как думаешь?

– Должна и понесёт!

Вездесущие руки подруг массируют мычащую скованную жертву в области талии и крестца. Вездесущие рты поедают внутреннюю поверхность её раздвинутых бёдер, икры, лодыжки. Область под и между лопатками, пуговки позвонков, полушария ягодиц и нежные подколенные сгибы. Машка, перевозбуждённая, с горящим ртом и изнемогающими от полового желания чреслами, кажется, готова целовать ноги всему миру за глоток воды и возможность удовлетворить дикую похоть. Даже стойкий обволакивающий дух хризантем не в состоянии заглушить животный запах её лосин и трусиков.

Садистки начинают звонко шлёпать Машку в две руки, при этом Целована умышленно старается вскользь попасть пленнице по вульве. От несильных, но метких ударов низ машкиного живота каменеет, матка спазматично сокращается, а коленки мелко трясутся. Боль пополам с наслаждением прошивают Кису как грозовой разряд. Утопленная лицом в подушку, она обильно мочит её потом и слезами.

«Мамочки, да сколько можно уже? Я не могу больше!» – если бы у Машки были свободны руки, она бы давно разодрала себя на части. Она бы засунула в себя обе руки по локоть и вывернула себя на левую сторону, как пустой мешок из пылесоса. Она бы запихала в себя все вибраторы, какие бы только нашла! Она бы воспарила как облако и унеслась прочь из Перебеги, из страны, из этого мира – навсегда.

В комнате пыток раздаётся новый звук – шипение и чпоканье, словно где-то лопаются болотные пузыри. Обострёнными нервами пленница чувствует, как вместе с шипением сверху на неё льётся нечто невесомое и прохладное. Машка выворачивает в колодке голову, но из своей позы не видит ничего, кроме подушки и собственных рук. Впрочем, вскоре всё выясняется. Оказывается, Руздана толстым слоем выпустила ей на спину кулинарный крем из баллончика. Подруги мажутся кремом и хохочут, машкина порозовевшая спина становится похожей на новогодний торт, к запаху боли и возбуждения добавляется нотка клубники со сливками.

Украсив пленницу кремовыми завитушками, тюремщицы принимаются  медленно поедать лакомство. Целована обмакивает в сливочную массу оба соска, Руздана следует её примеру. Они дочиста вылизывают друг другу груди и извивающуюся машкину спину, перебирают пленнице волосы, кусают за ягодицы и икры, обтянутые эластиком, щекочут пальцы на босых ногах. Машка снова бьётся в приступе сексуальной истерики.

Вожделенный оргазм так близок и так далёк, что терпеть уже нет сил. Он насмешлив как бродячий музыкант и недосягаем как пустынный мираж. Нежен как полуденный ветер и холоден как Млечный путь. Надолго ли хватит Машки, чтоб не сойти с ума?

Каким-то чудом она выбивает языком изо рта слежавшийся мокрый шёлковый кляп и светильники-пятисвечия заполошно прыгают от её страдальческого вопля.

– Изнасилуйте меня! Я больше не могу! Пожалуйста!

– Девочка, ты что-то путаешь, – иронизирует сзади Руздана. – Ты забыла, что мы наказываем тебя, а не поощряем?

– Плевать, хоть как! – молит Машка. – Пожалуйста! Ну пожалуйста-а-а!

– Нельзя привыкать к женскому сексу. Ты молодая, наверно, у тебя есть прекрасный сельский мальчик?