DEVIANT

План заключался в том, чтобы стать серьезной и осмысленной, жить, имея свою позицию, как бы сказали бабушки, отойти от коммерции, прийти в общественную жизнь, в науку, может быть. В том смысле, что с определенных пор моя жизнь мне не вполне принадлежит; это примерно то же, что получить травмы, несовместимые с жизнью, и остаться жить – с красивым лицом, все той же фигурой, только гигантский стресс, хоть я и ненавижу это слово, модное или уже нет, значащее все на свете. Мои раны глубоко, их не изживешь, да и захотеть этого трудно, потому что любишь с каждым годом все сильнее. Почему так получилось? Почему эти отношения растянулись на много-много лет? Мыостались бы лишь воспоминанием юности, если бы я не видела, как он меняется, становится лучше, взрослеет, его блестящие успехи – как будто бы мои, а мои скромные – для него как родные. Мы можем чувствовать так, будучи в ссоре. Или формально ненавидя друг друга, даже презирая. То, что снаружи, ровным счетом ничего не означает.

И я опять пишу о нем в настоящем времени, а сейчас мне кажется, что это неправильно. Но если остановить внимание на этой мысли, попытаться сфокусироваться хоть на чем-то… Чем она хуже других? Лучше, значительно лучше. Так вот, если подумать, я же пишу правильно – он жив и что-то делает. Самое странное: мы не общаемся, но существуем как-то параллельно, как если бы смотрели в одном направлении. Мы идем, не обращая внимания на неприятности, поддерживая друг друга усмешками и взглядами. Но это не может продолжаться очень долго. Кажется, мы идем уверенно, целенаправленно и, значит, когда-нибудь достигнем пункта назначения. А что тогда? Расстанемся, пойдем порознь, больше не будет этих взглядов в пол, полуулыбки, уголков губ?

Или ты просто призрак, видение, которое скоро покинет меня. Как же я тогда буду жить?

Недавно пыталась вернуться в прошлое – как будто мне чуть за двадцать. Оделась дорого и красиво, нашла подходящую подружку, прыгнули в машину и поехали в клуб. Мы много пили – как мне кажется сейчас, ведь я особенно много никогда не пила, – от души веселились. Не скажу, что было плохо, но я как будто бы отрабатывала веселье, хотя все выглядело очень натурально, вряд ли там нашелся хоть один достаточно прозорливый человек, чтобы определить: «Нет, с этой девушкой явно что-то не так». Я была обыденной в этой красивой, сытой толпе, но все-таки какая-то часть меня явно следила за таймингом в ежедневнике, в котором, видимо, было прописано веселиться, как минимум, до шести утра. Я даже дала номер телефона слегка полноватому мужчине лет сорока пяти. Единственное, что было в нем хорошего, так это яркие голубые глаза. Правда, блестели они беспокойно, да еще улыбка… На самом деле это уже очень много.

Кажется, я все еще очень привлекательна. Удивительно… некоторое время назад было непонятно, как я еще жива. Может, отчаяние, которое крепко заперла и не выпускаешь наружу, придает внешности особое очарование?

Потом мы пару раз встречались… На самом деле много раз. В последний – проснулись в одной постели. Он типичный правильный мужчина для меня: старше, разведен, с деньгами, спокойный, умный. Правда, у него почему-то нет детей – это странно. Сам он говорит, что никогда не хватало на это времени, нужно было работать, зарабатывать, а сейчас большую часть времени нужно тратить, чтобы обезопасить заработанное. Я киваю, не ища скрытых смыслов. На третий день знакомства подарил подвеску с разноцветными бриллиантами. Красиво, ношу изредка. Это не предательство: мне все равно, я не изменяю.Будем считать, что любовь находится в привилегированном положении перед сердцем, но не перед разумом же.

* * *

Нью-Йорк, наши дни

Мы не общаемся, но я все про нее знаю. Очень многое можно узнать о человеке, имея только компьютер и телефон под рукой. Если бы все это вдруг оказалось ошибкой и я был здоров, то тотчас же перестал бы валять дурака. Больше десяти лет делал глупости, но полно, тише, малыш, я все искуплю. Я самолюбивый идиот, я тебя не стою, но то было раньше, а остаток чудесно свалившейся жизни я положу у твоих ног – тебе им распоряжаться. Ты больше не ударишь палец о палец, любое твое желание, любое увлечение тут же будет осуществлено, додумано, оплачено. Всё это формальное равенство – мужчины, молчаливо согласные с тем, что их женщины работают чуть ли не вдвое больше, плюс домашние хлопоты, всякая чушь, наш скверный характер, время на наряды и прихорашивания… Это же все от нашей слабости. Женщина не должна быть вынуждена что-то делать, ее просто надо любить, а там уж она сама разберется.