Девять карет ожидают тебя

— Да, да, да, все признаю, только помоги. Я не плохая, ты знаешь. Я не хотела обижать Филиппа, но это для Леона. Я сделала это для Леона. Ты прекрасно знаешь, что Валми должно принадлежать ему. Он имеет на него право. Это его дом, ты знаешь, ты сам так говорил. И он не такой, как другие! Ты это тоже знаешь. Он должен иметь Валми. Он уже достаточно пострадал, чтобы его еще выгоняли из собственного дома.

— Не думаю, что Леону понравились бы твои слова. Мы обсуждаем намного более серьезную вещь. Попытку убийства ребенка.

— Да, знаю. Это неправильно. Признаю. Но это не случилось, ведь да? Никакого вреда… Надо поговорить с Леоном, но ты сделаешь, чтобы он остался в Валми? Нет причин. Люди поговорят и забудут, если ты не будешь это вытаскивать. А я знаю, что не будешь. Ты устроишь, чтобы ему принадлежало Валми, правда? Все можно сделать, ты что-нибудь придумаешь. Правда?

— Ни к чему это обсуждать, это ни к чему не приведет.

— Пообещай, что не обратишься в полицию.

— Не могу ничего обещать. Из всех правильных поступков мы выберем наилучший.

Элоиза, казалось, не слушала. Что-то в ней сломалось, и она не могла остановиться, не контролировала себя, руки и губы тряслись. Выплескивалось то, чего она, скорее всего, никогда не произносила.

— Он умрет в Бельвинь! И все наши деньги вложены в Валми! Мы смотрели за Валми, ты не можешь сказать, что нет. Каждое пенни шло в поместье! Ты не можешь сказать, что он был плохим опекуном!

— Нет, — ответил Ипполит, но она не заметила иронии.

— Все это для Леона. Почему он не может получить что-то, вот только одно это, от жизни? Валми его! Этьен не имел права с ним это делать. Мальчик не должен был появляться на свет!

Рауль неожиданно сказал:

— Элоиза, спаси тебя бог, ты стала думать совсем, как он.

— Ты! Ты всегда его ненавидел! Он твой отец. Будешь стоять рядом и смотреть, как он разоряется? Неужели для тебя ничего не значит слово отец? Черт тебя возьми, ты смеешь его осуждать? Ты будешь стоять тут и называть его убийцей! У тебя есть все, а он инвалид, и у него ничего нет кроме этой жалкой собственности на юге! Ты его осуждаешь, такой порядочный, говоришь про добро и зло, убийство, полицию, а кто скажет, что бы ты сделал на его месте? Откуда ты знаешь, каким бы ты был, если бы твоя машина разбилась вместе с позвоночником? Да, теперь тебе стоит только взглянуть. А она бы осталась с тобой и любила бы тебя, как я его все эти годы, и делала бы для тебя все, и с радостью, обрати внимание, с радостью? Нет, не тебя! Он с половиной тела больше мужчина, чем ты будешь когда-нибудь, Рауль де Валми! Ты не знаешь, о боже мой, откуда ты можешь знать…

Она приложила руки к лицу и снова зарыдала.

Совершенно неожиданно у меня иссякли силы, я больше не могла этого выносить. Я резко встала. В этот момент дверь открылась, стукнула по шелку стены и вошел Вильям Блейк, как огромный рассерженный медведь.

20

Восьмая карета

— Кто вы такой, черт побери? — спросил Рауль. На французские слова Вильям Блейк не обратил ни малейшего внимания. Тяжело дыша, он остановился в дверях. Выглядел он, как всегда, впечатляюще: очень английский, с лохматыми светлыми волосами и очень надежный. Он смотрел на меня и игнорировал всех остальных.

— Линда? Что здесь происходит? Все в порядке?

Я воскликнула, не-то смеясь, не-то плача:

— Ой, Вильям! — и побежала к нему через длинную комнату прямо с бульоном.

Он не принял меня в объятия, но поймал и, сохраняя некоторое присутствие духа, отодвинул, чтобы бульон пролился не на его древний пиджак, а только на бесценный ковер.

— Успокойся. Уверена, что с тобой все в порядке?

— Да, совершенно.

Ипполит повернулся и приподнялся от удивления, но Элоизу уже ничего не могло смутить. Она раскрепощенно рыдала в этой красивой и очень цивилизованной комнате. Ипполит беспомощно переводил взгляд с нее на нового посетителя, Рауль объяснил, не шевелясь:

— Это англичанин, я говорил о нем.

Вильям стоял, как скала, опасно выставив вперед подбородок.

— Они вас обидели?

— Нет, нет, все закончилось, честно.

— Могу что-нибудь сделать?

— Ничего, может быть только… Увезти меня отсюда.

За моей спиной Ипполит произнес, с усилием контролируя отчаяние:

— Элоиза, пожалуйста. Дорогая, попробуй и возьми себя в руки. Ничего хорошего нет в твоем поведении, ничего. Ты заболеешь.

Вильям принял решение:

— Хорошо. Мы уходим отсюда. И быстро. — Он обнял меня за плечи и повернул к двери. — Пошли.

Ипполит шагнул в нашу сторону:

— Мисс Мартин…

Но Элоиза просто взвыла, так отчаянно схватила его за рукав, что у меня внутри что-то сломалось.

— Я не могу этого вынести. Подожди, Вильям.

Я сунула ему полупустую чашку бульона и вернулась к мадам. Ипполит отошел, и я опустилась на колени перед маленьким золотым стульчиком почти у ног Рауля. Я не смотрела на него, а он не шевелился. Мадам закрывала руками лицо, рыдала уже потише. Я взяла ее за запястья, отвела ладони от глаз.