Девять жизней Кристофера Чанта

Когда в конце концов клетку сдвинули, из лужи крови посреди звезды поднялся серебристый столб. Он поднимался все выше и выше, постепенно принимая очертания человека, и наконец из него выступила женщина в серебряном платье, серебряной маске и с серебряным копьем.

Богиня задрожала от страха и спряталась за Кристофера.

— Серебро, — предупредил он. — Я ничего не смогу сделать.

Он сжал зубы. Первый раз за все время Кристофер почувствовал, как беззащитен и гол человек с одной-единственной жизнью. Богиня метнулась к Габриэлю и схватилась за его черный сюртук:

— Это Ашет! Спасите меня!

— Мадам, — вежливо сказал Габриэль привидению, — чему мы обязаны честью узреть вас в нашей скромной обители?

Привидение проницательно поглядело в щелки маски сначала на Габриэля и спрятавшуюся за него Богиню, потом на Кристофера, на клетку и на всеобщий беспорядок в холле.

— Я надеялась, что это более респектабельное заведение, — сказала женщина глубоким мелодичным голосом и сдвинула маску с лица.

Посмотрев на это лицо, Кристофер почувствовал себя круглым идиотом в тигровой шкуре с навешенными на нее побрякушками.

— Матушка Праудфут! — воскликнула Богиня.

— Я давно пытаюсь прорваться сквозь эту пентаграмму, дитя мое, — раздраженно проговорила матушка Праудфут. — Тебе следовало со мной посоветоваться, прежде чем принимать столь важное решение. Ты ведь знала, что я непременно изменила бы для тебя правила, если бы могла. — И, повернувшись к Габриэлю, добавила: — Вы выглядите достаточно солидно. Это вы тот самый главный волшебник Двенадцатого А, де Витт?

— К вашим услугам, мадам. Простите нам этот временный беспорядок. У нас были неприятности, а вообще мы вполне достойные и уважаемые представители своего народа.

— Я так и думала, — ответила матушка. — Не могли бы вы позаботиться об этой Дочери Ашет? Я была бы вам весьма благодарна, если бы вы помогли мне, потому что я должна сообщить о ее смерти.

— В каком смысле — позаботиться? — осторожно спросил Габриэль.

— Отправить ее учиться в хорошую школу и, более того, стать ее официальным опекуном, — сказала Праудфут и величественно сошла с пьедестала.

Ростом она оказалась с Габриэля. И вообще, чем-то они были похожи: оба худощавые и строгие.

— Эта девочка — моя любимица, — объяснила матушка. — Я всегда стараюсь спасти их, когда они становятся взрослыми, но почти все они так глупы, что я не сильно переживаю, если мне это не удается. Но как только я поняла, что эта девочка не чета остальным, я начала делать для нее отчисления из фонда… храма. Думаю, мне хватит средств, чтобы устроить ее судьбу.

Она отбросила шлейф платья, и обнаружилось, что пьедесталом ей служил небольшой сундучок. Матушка широким жестом откинула крышку, и Кристофер увидел великое множество мутных полупрозрачных камешков, похожих на дорожный гравий. Однако Габриэль взирал на них с благоговейным трепетом. Такрой и Флавиан беззвучно переговаривались, многозначительно стреляя глазами в сторону сундука. Кристоферу послышалось слово «бриллианты».

— Ну как, этого хватит?

— Хватило бы и половины, — почтительно ответил Габриэль.

— Видите ли, я желала бы, чтобы после вашей частной английской школы девочка закончила высшую швейцарскую школу, — пояснила матушка. — Я изучила ваш мир и не хочу, чтобы девочка в чем-либо нуждалась. Вы поможете мне? Я, в свою очередь, прослежу, чтобы служители Ашет удовлетворили любую вашу просьбу.

Габриэль перевел взгляд с матушки Праудфут на Богиню. Он колебался. Посмотрел на Кристофера и наконец сказал:

— Очень хорошо.

Богиня выпрыгнула из-за Габриэля, обняла его и бросилась к матушке, которую тоже обняла.

— Я так люблю вас, матушка! — воскликнула девочка, уткнувшись в серебряные складки платья.

Матушка Праудфут всхлипнула и крепко обняла Богиню. Потом посмотрела на Габриэля:

— Вот еще что. Дело в том, что Ашет всегда требует какую-нибудь жизнь за каждую Живую Ашет.

Кристофер вздохнул. Похоже, всем людям во всех Везделках от него только и нужно, что его жизни. Теперь у него останется лишь одна — в сейфе замка…

— Ашет не очень разборчива, — продолжила матушка Праудфут, прежде чем Габриэль успел открыть рот. — Обычно я подсовываю ей жизнь какой-нибудь кошки из храма. — И ткнула серебряным копьем в тот угол, где Трогмортен ходил вокруг клетки и шипел, как кипящий чайник. — У этого старого рыжего разбойника еще три жизни. Возьму одну.

Шипение прекратилось. Трогмортен показал, что он думает по поводу такого предложения, пулей метнувшись вверх по лестнице.

— Неважно, — сказал Габриэль. — Я как раз вспомнил, что у меня завалялась одна лишняя жизнь.

Он вытянул свое прозрачное подобие из свалки ломаных библиотечных стульев и повесил его на острие копья матушки.

— Такая подойдет?

— Без сомнений. Спасибо.

Матушка поцеловала Богиню и величественно удалилась в пентаграмму. Богиня закрыла сундучок и уселась на него.