Девятая жизнь Луи Дракса

– Не знаю. Спроси инспектора Шарвийфор. Это все, что я могу тебе сказать. С этим мальчиком что-то странное. С обстоятельствами. И со всем остальным.

– Филипп, объясни…

– Нет. Прости, Паскаль, но меня ждет больной. Просто… будь поосторожней. Детектив Шарвийфор расскажет подробнее. И следи за мальчиком. Мне нужно идти.

Он положил трубку, а я так ничего и не понял. Я злился на себя за то, что не потребовал объяснений. Но сегодня Филипп был особенно необщителен. Наверное, рад избавиться от Дракса. Явно разозлился, что я о нем напомнил, пусть и на краткий миг. Но теперь, кое-что узнав о Луи и о том, что перенесла его мать, я невольно восхищался достоинством, с которым та держалась. Ее зажатость тоже легко объяснить. Действительно, а вдруг ее беглый муж уже в Провансе? О полицейских процедурах я не знал ровным счетом ничего, но очень ясно понимал, что разузнать нужно.

Вошла Ноэль с очередным документом.

– Через полчаса приедет детектив из Виши. Она хочет обсудить с вами и доктором Воденом проблемы безопасности. А что натворил этот папаша Дракс?

– Насколько я понял, он столкнул сына в ущелье.

– Ужас какой, – сморщив носик, сказала она и крупными буквами записала у себя в блокноте: «Пьер Дракс». – Нынче в семьях черт-те что творится.

– Позвони секретарю Филиппа: мне нужны детали всех несчастных случаев, которые бывали с этим мальчиком. Все, что у нее есть, какие угодно давние. И скажи Ги Водену, что на встрече с детективом Шарвийфор должна присутствовать Жаклин. Она старшая медсестра, это ее палата не меньше, чем моя, и ей нужно будет проинструктировать персонал.

Ноэль преспокойно извлекла тюбик с кремом и начала намазывать руки.

А что я так удивляюсь? В моей практике Луи – далеко не первая жертва насилия. То и дело какая-нибудь человеческая трагедия – драка, автокатастрофа, пьянство – приводит к нам пациентов со множественными ушибами, отеками мозга, переломами черепа, мозговыми кровоизлияниями. Лорен Гонзалез, Клэр Фавро, Матильда Малхауз прописались у нас в отделении очень давно – они теперь как старые друзья. Кевин Поденсак: он здесь уже два года, в мозгу гематома, результат неудачного самоубийства. Есть новички: Анри Одобер, Ив Франклин, Кати Дудоньон и моя анорексичка Изабель Массеро.

До приезда детектива у меня оставалось некоторое время, и я решил представить Луи соседям по палате. В палате обнаружились мадам Фавро, Эрик Массеро, кузина Кевина по имени Лотта и наш новый физиотерапевт Карин. Натали Дракс только что вышла, сообщила Жаклин. Поздоровавшись со всеми, я сел на крутящееся кресло и выехал на середину палаты. Жаклин забралась на каталку, села, свесив ноги, и принялась подкрашивать губы и пудриться.

– С радостью хочу сообщить вам, что у нас пополнение, – начал я. – Конечно, я надеюсь, что он не задержится у нас надолго. Но покуда Луи Дракс среди нас, мне хотелось бы, чтобы вы его привечали.

Двое родственников перешептывались. Весть о Луи скоро разнесется по больнице. Вполне возможно, я знал меньше всех. Представив по имени всех пациентов, присутствующих родственников и персонал, я толкнул речь об истории больницы. Давным-давно она называлась «l’Hôpital des Incurables» и была своего рода сливной ямой, куда общество выбрасывало самых неизлечимых. Я посмотрел на Луи: рот слегка приоткрыт, из уголка тоненькой струйкой стекает слюна. Я вытер мальчику рот салфеткой.

– В давние времена, Луи, некоторых детей оставляли в специальных больницах сразу после рождения. Это были дети с физическими уродствами и патологией мозга, сифилитики, глухонемые и буйнопомешанные. – Изабель непроизвольно дернулась под питательной трубкой, отец успокаивающе похлопал ее по ладошке. – Но я рад, что наступили другие времена, и «l’Hôpital des Incurables» в конце концов сменил название. Поэтому, Луи, добро пожаловать в «Clinique de l’Horizon».

Я легонько потрепал волосы Луи (какие у него густые волосы!), попросил не обижать нашего новенького и повторил свой ежедневный наказ: у всех – великолепные шансы на выздоровление, и я верю в них безгранично. Жаклин хмыкнула, Джессика Фавро криво улыбнулась. Мы все так с ними разговариваем. С коматозными одностороннее общение неизбежно. Жаклин – та вообще не умолкает, вечно травит анекдоты про свой дом или пересказывает нелепости из газет, а если в ударе – поет песни Эдит Пиаф или Франсуазы Харди. Мне кажется, Жаклин до сих пор верит, что ее сын Поль жив, лежит где-то рядом, на невидимой больничной койке. Я чувствую, что происходит с Жаклин. И даже ей потворствую. Таков механизм надежды. Я много думал об этой самой надежде и решил для себя: либо она есть, либо нет. Третьего не дано. В такой больнице, как наша, надежды требуется целый океан, затем мы здесь и работаем – и я, и Жаклин.

– Это правда, что отец Луи чуть его не убил? – зашептала Джессика Фавро, обернувшись к Жаклин, когда я подошел. Жаклин молча кивнула. – Бедная мать, – пробормотала Джессика. – Она уже может общаться?

– Не думаю, – тихо произнесла Жаклин. Я махнул рукой – дескать, пора к Водену. – Я пыталась ее расшевелить, но она замкнулась.