Девятая жизнь Луи Дракса

– Какая дикость. А глаза у меня были открыты?

– Да, но они были такие… невидящие. Вы были… вы были как слепой, мсье Даннаше. Совсем слепой.

Кому охота давать слабину, тем более – при подчиненных. Медсестра Мари-Элен Шайо смотрела на меня в тревоге; я поблагодарил ее, сказал, что она поступила правильно, абсолютно правильно, как советуют в любом учебнике. Я попытался пошутить, но на душе кошки скребли. Что спровоцировало? Неужели я регрессирую?

Пытаясь выжать хоть каплю смысла из своего полусонного состояния, я выпил еще пару таблеток, поблагодарил сестру Шайо и вышел в ночь. Теплый воздух после прохлады больницы меня потряс: остатки дневной жары давили на плечи. Оливковые деревья жутковато светились в свете почти полной луны, ботинки покрылись росой в отблесках звезд. Я оглянулся и посмотрел на холм, где распласталась больница. Кажется, она никогда не сияла так ярко, и светящийся ореол вокруг нее размывался по краям, плавно растворяясь в ночи. Словно и не больница вовсе, а храм, святилище, где живут чудеса, потому что их там творят. Но в кои-то веки эта мысль не утешила меня. Я вдыхал ароматный густой воздух, пытаясь очиститься от миазмов, что меня заразили. Но они словно поселились в легких, проникли под самую кожу. От усталости кружилась голова.

Дома Софи проснулась и заворочалась под простыней, тихая, горячая. Кондиционер в спальне сломался еще в прошлом году, и мы обходились вентилятором: сейчас он лениво гонял жару по комнате, не охлаждая.

– Как повеселился? – пробормотала Софи.

– Я был в больнице.

– Просвещал мадам Дракс? – Софи зевнула. – Утирал ей слезки? Тебя возбуждает, что ты и только ты способен спасти ее сына?

У меня не было сил спорить. Я был отупевший и разбитый.

– Мне нужно поспать.

– Я тебе постелила в соседней комнате.

Я устал, мне было не до бесед о моих правах, хотя ее тело могло бы меня успокоить, как успокаивало всегда. Мне хотелось рассказать ей, что сегодня я ходил во сне, но что-то – помимо ее раздражения – остановило меня. Что это было, я понять не могу. Не могу, и все. Я себя не понимаю и в лучшие времена, а в те бурные расплавленные дни после припадка Луи я себя вообще почти потерял.

Спал я плохо, и те крохи сна, что мне перепали, подарили мне полную противоположность отдохновению. Утром на работе мы с Ги сделали томографию мозга Луи: мы повторили ее дважды и сравнили результаты. Я ничего не понимал. Такого не должно было произойти. Это физически невозможно, решили мы. В этом нет никакой логики. Луи физически не мог встать, как и не мог воскреснуть в Виши.

– Все равно запиши, – сказал Воден. – Кто его знает. Но мать волновать не надо.

Тут он был прав; после недавней истерики Натали я начинал опасаться за ее психику. Сейчас лучше не поддерживать ее иллюзий, будто сын ее – «ангел».

– Люди, находящиеся в коме, все же реагируют на окружение, – объяснял я Натали чуть позже. Она вернулась к постели Луи покаянно, однако в глазах поселилось тихое отчаянье. И страх. Да, она чего-то боялась. Не вспыхнувшей ли надежды? Я и такое видал в жизни. Даже под загаром было видно, что Натали мертвенно-бледна, как и вчера, словно из нее выкачали остатки крови. Сегодня она была без косметики, и я заметил морщинки под глазами. Худая, болезненная – может, предложить ей обследоваться? – Когда коматозных больных переносят в новую постель, они иногда непроизвольно шевелятся, – сказал я как можно назидательнее. – Это ничего не значит. Не стоит обольщаться. Считайте, что это своего рода аномалия, не более того.

Почувствовала ли она, как неуверенно дрогнул мой голос? Или у нее такое безучастное лицо, потому что она где-то витает? В отказе, как выразился Филипп Мёнье.

– Паскаль, простите меня за вчерашнее, – сказала Натали тихо, испуганно. – Я просто была в шоке, понимаете? Я была так уверена, что он очнулся. Когда он заговорил…

– И вы простите, что я вас толкнул. Я не хотел. Надеюсь, я не сделал вам больно.

– О, вы сильнее, чем думаете, – сказала она и закатала рукав кофточки, продемонстрировав мне огромный синяк на предплечье.

Я ахнул.

– Не может быть, – в ужасе прошептал я. – Я никогда руки не поднимал на женщину.

Мне было ужасно стыдно.

– Ничего страшного. Бывало и хуже, – грустно улыбнулась Натали. – Мой муж бывал очень жесток.

Пораженный, я прикрыл глаза.

– Он вас бил?

Она покраснела и отвернулась – я решил, это значит «да». Я никогда не постигал, почему люди тянутся друг к другу и в какой момент любовь прокисает, становясь отравой. Разве что иногда это своего рода болезнь, извращенное воплощение инь и ян наказания и покорности, когда прорываются наружу уродливые страхи, удовлетворяются худшие желания. Мой собственный брак казался мне таким нормальным и обстоятельным – не считая обычных циклов и перепадов, которые имеют место в любой семье. Кривая наших отношений с Софи медленно приближалась к нижней точке взаимного отторжения. Но быть может, я склонен к другому?

– Поверьте мне, – выпалил я, – я не такой.