Девятая жизнь Луи Дракса

Когда я открыл калитку палисадника, залаяла собака. Я несся через раскаленную оливковую рощу и панически боялся опоздать. Быть может, Натали еще слабее, чем я думал. Одинокие люди приходят к конечному пункту быстрее и путями более простыми, чем те, у кого есть семья, друзья, работа. А у Натали не было ничего. Был сын, который лежал в коме, и муж, который ее бил, а теперь в бегах. Неужели она сделала какую-нибудь глупость? А если да – мог ли я это предвидеть?

Дверь была заперта на щеколду, и, войдя, я расслышал приглушенные рыдания. Натали сидела в кухне на полу, в одной руке телефонная трубка, в другой конверт. Рядом с ней немецкая овчарка царапала когтями пол. Увидев меня, собака снова залаяла, и Натали попыталась ее успокоить:

– Спокойно, Жожо. Это друг.

Она обняла пса и похлопала его по загривку. Я не люблю собак, но тоже потрепал Жожо за ушами. Видимо, после звонка Натали так и сидела тут. Я проверил ее пульс, подхватил ее и поставил на ноги – она была легкая, словно перышко. Я отвел ее в небольшую, скромно обставленную гостиную. Собака шла за нами, в глазах тревога. На прикроватном столике я увидел клетку с хомяком – тот как сумасшедший крутился в колесе. Наверняка хомяк Луи.

– Что случилось? – спросил я. – Вы ничего не наглотались?

– Что?

Ее реакция меня обрадовала – она искренне не поняла вопроса.

– Я подумал…

– Вот, прочитайте, – только и сказала она и сунула мне конверт. Штамп нашего городка, адрес накорябан самым странным почерком, какой я только встречал: огромные неровные буквы, так расползшиеся по бумаге, словно писал слепой. Была в нем детскость, некий примитивизм, от которого мороз по коже. – Я пришла домой и…

Натали с отвращением и страхом смотрела на конверт. Она судорожно всхлипывала, рядом громко и хрипло дышал Жожо. И давно она в таком состоянии? Я притянул Натали за руку, усадил рядом с собой на диван. Вытащил из конверта неровно сложенный лист бумаги, покрытый такими же огромными буквами, которые криво наползали друг на друга, словно пьяные. Кто-то почти комически поизощрялся, чтобы скрыть свой почерк. И поиздевался от души.

Дорогая Маман, я очень скучаю по тебе и Папа́. Но мне теперь придется заводить другого папу, да? Доктор Даннаше хочет делать с тобой секс. Но знаешь что? Держись от него подальше, и ему скажи. Ты не должна подпускать к себе мужчин, например доктора Даннаше. Маман, я тебя предупреждаю. Не позволяй им подходить к тебе. И не целуйся с ними. Будут неприятности, и случится плохое.

Я люблю тебя, Маман.

Твой Луи

Наверное, я был не в себе, потому что первым делом удивился и растерялся. Как ему это удалось? Ведь кто-то должен был заметить, что он сел в кровати, взял ручку и написал матери письмо. Даже если у него был приступ, это абсурд, это немыслимо. И все же в первые секунды иного объяснения не приходило в голову. Сердце мое переполнила надежда – а потом я натолкнулся на взгляд Натали.

– Я тоже сначала подумала, что это он, – просто сказала она. – Сначала. А потом, когда сообразила, что это невозможно – сесть в кровати, взять ручку, написать, а потом еще и отправить это письмо… но я все равно убеждала себя, что это он. Что ему как-то удалось. В первую минуту я была просто счастлива. На седьмом небе. Но ведь это не он?

– Это почерк Луи? – осторожно спросил я. – Есть хотя бы какое-то сходство?

– Нет. Даже близко.

– Но тогда…

– Это писал не мой сын. – Голос ее был сух и безжизнен. – Потому что это невозможно. Письмо написал другой человек. – Мы оба замолчали, я пытался побороть смятение. – Господи, теперь вы понимаете, до чего он ненормален? – прошептала Натали, уткнувшись лицом в собачий загривок. – Это же надо было додуматься. Прикинуться Луи.

Я распознал в ее тоне горечь, страх и отвращение. Да, и впрямь на такое способен только больной. Но кто бы ни был этот черный шутник, он очень хорошо отгадал мои потаенные мысли. Доктор Даннаше хочет делать с тобой секс… Как неловко. Я был в панике. Что за чертовщина?

– Но кто?.. – начал я и умолк.

Волосы заструились по лицу Натали светлым водопадом, ее нежные пальчики дрожали. Я заметил, что она отклеила накладные ногти, а ее собственные ногти были зазубрены и неухоженны.

– Три месяца от Пьера ни слуху, ни духу, – выпалила она. – С самого пикника. В Виши я его постоянно видела – ну, или мне мерещилось. Я была не в себе, мне без конца что-то казалось. Но вскоре… он как будто совсем исчез с лица земли. Я уже надеялась, что он уехал за границу. Я даже думала, что он покончил с собой. – Она вздохнула. – Ну, мне хотелось так думать. Но в этом письме такие вещи – его писал человек, который хорошо знал Луи.