Девочка из Морбакки: Записки ребенка. Дневник Сельмы Оттилии Ловисы Лагерлёф

Вчера за завтраком, когда мы пили шоколад (по воскресеньям нам всегда дают шоколад), дядя Уриэль рассказал, что на прошлой неделе масоны устроили замечательный праздник в память о Карле XV и что убранство парадной залы отличалось особой изысканностью. Дядя ведь был там, он тоже масон, и, по его словам, и он сам, и многие другие сожалели, что их семейства не могли увидеть прелестный декор.

При этих дядиных словах у нас, детей, от волнения аж дух захватило. Мы поставили чашки на блюдца и молча воззрились на него. Ведь он как будто бы намерен взять нас с собой к масонам.

Подумать только — попасть в парадную залу масонов! Подумать только — вдруг мне удастся проникнуть в какие-нибудь масонские секреты!

Дело тут вот в чем: несколько лет назад я случайно услышала, что г-н Альфред Шульстрём, который держит торговую лавку возле церкви в Эстра-Эмтервике, состоит в масонах, и с тех пор старалась выяснить, чем же масоны занимаются. Расспрашивала всех домашних — папеньку, и маменьку, и тетушку, и Алину Лаурелль, и Элин Лаурелль, и дядю Шенсо-на. Однако никто не мог толком объяснить, все в один голос твердили, что каждый масон дает клятву никогда не выдавать, чем они занимаются на своих собраниях.

Только старая экономка кое-что знала. Она сказала, что масоны — сущие негодяи, которые убивают детей, жарят их и поедают, и мне это показалось жутко страшным и интересным. Но поскольку я знала, какой симпатичный человек г-н Шульстрём, мне не верилось, что он станет участвовать в таких ужасах.

Дядя долго разворачивал какое-то письмо, которое достал из кармана халата. Получалось у него невероятно медленно, а когда он наконец развернул письмо, то еще дольше пристраивал на носу пенсне. Нос у дяди не очень годится для пенсне, но мы смекнули, что копается он нарочно, подогревает наше любопытство.

— Ты бы все-таки поспешил, Уриэль, — сказала тетя Георгина. — Дети сгорают от любопытства, даже есть не могут.

И дядя вслух прочитал: принято решение, что нынче в два часа дня масонский дом будет открыт, чтобы масоны, высказавшие соответственное пожелание, могли показать своим семействам парадную залу, украшенную в память Карла XV траурным декором.

Дойдя до этого места, дядя остановился и лукаво взглянул на меня:

— Как по-твоему, Георгина? Сельму можно причислить к семье?

— Да, думаю, можно.

— Ладно, но тебе придется глаз с нее не спускать, ибо здесь написано, что все, кого туда впустят, должны твердо обещать, что не станут заглядывать за шторы, открывать дверцы шкафов и соваться за ширмы, чтобы разведать масонские секреты.

Я конечно же поняла, дядя сказал так, потому что вспомнил, как я украдкой читала про пытки во французской истории, но вид у него был такой добродушный, что я нисколько не обиделась.

Как бы то ни было, решено: мы идем все вместе. Мы, дети, ужасно обрадовались. Только и думали: поскорее бы прошло утро и можно было бы отправиться к масонам.

Сразу после двенадцати дядя, взяв с собой Аллана, ушел из дома, а когда они вернулись, Аллан был подстрижен и завит щипцами, волосы на висках и над лбом курчавились. Выглядел он до того очаровательно, что старая Улла вконец перепугалась и сказала тете, что со стороны аудитора безответственно брать с собой к этим ужасным масонам такого красивого мальчугана.

— Вот увидите, хозяйка, живым он домой не воротится, — сказала она.

Мы поняли, что Улла, совершенно как морбаккская экономка, верила, что масоны поедают детей, и мы очень позабавились над нею.

Вторник, вечер

У меня не нашлось времени рассказать, что происходило потом в воскресенье, ведь надо было написать домой и рассказать обо всем. Сейчас продолжу.

Из дома мы вышли в половине второго, потому что предстояло добраться до Риддархольма, а дядя, человек пунктуальный, хотел прийти вовремя.

Ни на Дроттнинггатан, ни на площади Густав-Адольфс-торг, ни на мосту Норрбру мы ничего необычного не заметили. Но когда подошли к Риддархольму, увидели вокруг людей, спешащих в том же направлении. Я услышала, как дядя сказал тете, что совершенно не понимает, в чем дело. Приглашены-то лишь масоны и их семьи, а тут идут и Рёдабударна, и Корнхамн, и Тюскбагарберг, и Сёдермальм, и Норрмальм, и вообще все, кому не лень.

Направлялись все к большому старинному дому на площади Биргер-Ярлс-торг. (Дядя объяснил нам, что это роскошный дворец Росенхане, построенный в эпоху нашего величия, а теперь принадлежащий масонам.)

Перед домом толпился народ, но мы протиснулись к наружной лесенке, которая вела к узкой входной двери. У лестницы нам пришлось остановиться, потому что на ней было полно людей. Дядя достал часы и сказал, что пришли мы слишком рано, надобно немного подождать, пока откроют.

Он велел нам держаться подле него и не допускать, чтобы нас оттеснили от лестницы. Тетя испугалась этакой толкотни и шепнула дяде, что опасается, как бы нас не задавили.

— Думаю, лучше нам отказаться от этой затеи и пойти домой, — сказала она, — здесь же сплошь одни только торговки с Мункбру, портовые бродяги да гвардейцы.