Девочка из Морбакки: Записки ребенка. Дневник Сельмы Оттилии Ловисы Лагерлёф

Я испугалась, а вдобавок разозлилась и сразу сказала, что здесь ей делать нечего, пусть убирается домой, в Хёгбергс-сетер. А она шасть ко мне под одеяло и там вмиг сделалась маленькой, тонкой, как дождевой червяк, я и сообразить не успела, что она затевает, как она юркнула мне в ухо. Когда длинный червяк заползал в ухо, ощущение было до того неприятное, что я вскрикнула и проснулась.

В ту же секунду я поняла, что мне снился сон и что Марит Замарашка в Стокгольм за мной конечно же не явилась. Но мне никак не удавалось избавиться от ощущения, что в голове ползает длинный червяк. А пока лежала в полусне и мучилась страхом перед червяком, я совершенно уверилась, что Марит Замарашку послала вдогонку за мной нянька Майя, из-за библейского изречения, какое я прочла ей в ответ. Ведь родом нянька Майя из Хёгбергссетера, а там всегда хватало ведьм, которые умели насылать на своих обидчиков хворь и иные напасти. Ну, я не то чтобы твердо решила, будто они обучили няньку Майю своим искусствам, но почти в это поверила. Она же рассердилась на меня, поскольку я отмахнулась от ее доброго совета, вот и надумала свести счеты. И теперь я переменилась. Уже не была Сельмою Лагерлёф, стала дерзкой, никчемной и глупой девчонкой по имени Марит Замарашка.

Все это казалось по-настоящему правдивым и естественным, и меня обуял такой испуг и отчаяние, что я долго лежала и плакала, прежде чем смогла снова заснуть.

Нынче утром я опять была прежней и только посмеялась, что могла воображать подобные глупости. Странно лишь, что весь день я то и дело вспоминала Марит Замарашку и спрашивала себя, уж не таилась ли в сновидении все же крупица правды.

Мне, конечно, понятно, что все это плод воображения, но я как-то особенно раздражительна и недоверчива, дурно думаю о людях и всем недовольна. Определенно превратилась в сущую Марит Замарашку.

Утром тетя Георгина сообщила мне, что договорилась с полковницей X***** (в «Дочерях президента» нигде не упомянуты полные фамилии, только первые буквы), что я буду приходить к ней три раза в неделю и брать уроки английского, и я ничуть не возражала, но, когда она добавила, что договорилась еще и с некоей мадемуазель С., что та дважды в неделю по полчаса будет играть со мной на фортепиано, я ответила тете крайне дерзко.

Дело тут вот в чем: я не люблю играть на фортепиано и надеялась, что в Стокгольме обойдусь без докучливых музыкальных уроков, а потому очень огорчилась, но все равно понять не могу, отчего надерзила тете. Надо было поблагодарить за разрешение пользоваться ее пианино, а я вместо этого заявила, что фортепианные уроки — затея совершенно ненужная, у меня нет способностей и, когда вырасту, я ни за что не прикоснусь к клавишам.

Тетя слегка удивилась, но в ответ сказала только, что моя маменька написала ей и попросила найти для меня учительницу музыки.

Представьте себе, я едва не выпалила, что маменьке незачем всюду совать свой нос, но вовремя прикусила язык. Так или иначе, я начинаю все больше задумываться над тем, что со мной происходит. Раньше-то я никогда не говорила о маменьке в подобном тоне. Такое ощущение, будто я вовсе не я, а кто-то другой.

Сижу и пишу все это в детской, при маленькой лампе Уллы Мюрман. Девять вечера, Элин и Аллан уже спят, ведь кузине Элин только девять лет, а кузену Аллану — семь, и в Стокгольме малышам положено укладываться в семь или в полвосьмого. Но мне четырнадцать, поэтому я могу ложиться в полдесятого.

Тетя с дядей в гостях. Даниэль утром укатил в Упсалу, а Улла взяла у дяди в кабинете «Нюа даглит аллеханда» и сидит читает. Улла немножко сердита, она хотела поиграть в марьяж, как в мой прошлый приезд пять лет назад, но я сказала «нет», потому что, по-моему, куда занятнее вести дневник.

Суббота 25 января

В гостиной у дяди Уриэля

За минувшие несколько дней у меня совершенно не было времени взяться за дневник. Надо сказать, дел у меня полным-полно. Каждый день с десяти до двенадцати — гимнастика, три часа в неделю — уроки английского и дважды по полчаса — уроки музыки. Тетя тщательно следит, чтобы я как следует упражнялась на фортепиано, а когда я иду к полковнице X*****, всякий раз спрашивает, знаю ли я свой урок.

Однако сегодня я встала пораньше, чтобы сделать кой-какие записи. Расположилась в гостиной, где до завтрака никого нет. Мне нравится в этой комнате еще и потому, что здесь очень красиво.

Сказать по правде (а я замечаю, что, если не писать правду, вести дневник как-то неинтересно), вчера вечером время у меня все-таки нашлось бы, но произошло кое-что, о чем я стыдилась рассказывать.

Ума не приложу, что со мной творится. Я действительно стала до того буйной и неуправляемой, что не могу держать себя в узде, а ведь раньше мне это большей частью удавалось.

Каждый вечер, когда Элин и Аллан уходят спать, мы с тетей устраиваемся в гостиной. Тетя вяжет на спицах шарф, а я плету крючком кружевную прошивку. Вслух мы не читаем, но тетя обычно рассказывает мне длинные истории про людей, с которыми она сталкивалась в Стокгольме, и слушать ее весьма занятно.