«Девочка, катящая серсо...»

«Мы как толпа на сборе винограда —Наш древний зной…»«И тополей стройные пальмы,Такой красивый, узкий ряд…Орнаменты на башнях АльмыО Вас, далеком, говорят.Где сны Эллады и Востока,Чаруя всех, переплелись,Мечты о Вас, по воле рока,В душе, как птицы, пронеслись» (о Никсе).«Играли на роялиХоралы надменные старого Баха».«И что-то в этот миг как будто раскололось,И новая зажглась и взволновала тема…

„Приду“ ответила на вкрадчивый я голос,На голос бархатный — его — <нрзб>»(о Лёне^{346}).«Все повторяется на свете,Я очень радостно отмечу:Я вновь услышу о поэте,А м<ожет> б<ыть>, его я встречу…Ведь надо следовать примеруБогов и вечно-юных граций?Играю резвую Неэру^{347},И вы мой пламенный Гораций»(о Гумилёве).«…Не жизнь, а странствие по сказке.Китай, Неаполь и Версаль.А на лицо надеты маски:

То страсть, то ревность, то печаль».«Словно в заросли малинника,Я в любовь твою вошла…»«Его любила я в серебряном апреле,И вспоминаю я в червонном сентябре…»(о Коле^{348})«В столице северной свирепствовал январь,Помощник яростный бушующих ветров.И я, как некогда бездомная Агарь,Беззвучно таяла…»«Она войдет в твою палатку, Авраам —Открылась Библия на пагубных словах».

Это Гумилёв гадал обо мне по Библии, и такая вышла фраза. И после он сжег мое единственное злое письмо. Это было в Вогезах^{349}.

«Имя одно при крещеньи

Им нарекли; золотое,Твердое —? имя —Мне на вечерней молитве,Как <нрзб>, поминать…»«Вернутся тогда кораблиИз дальних, весенних стран.И ты из чужой землиВернешься в родимый стан.Ты путь свой направишь к ней…О, радость нежданных встреч!А мне — весь остаток днейТоску по тебе беречь».«Лишь смуглый юноша, чья прелесть ядовита…»^{350}

Все очень давно.

<…>

2 июня. Понедельник.

Духов день. Вчера видела во сне Березарка — но у него было не его <лицо> (м. б., довольно красивое, но обрюзгшее и дегенеративное лицо, а хорошее и некрасивое лицо Щукина, на кот<орого> он немного похож). Сегодня — Радловых, Анну и Сергея, за столом; после Анна давала мне объяснения по поводу моих книг, бывших у нее, — они не пропали, а где-то замурованы; она мне показала фотографию с коридорами, вроде публичной би<блиоте>ки, где они должны быть. <…>

6 июня. Пятница.

Письмо от Ек<атерины> Конст<антиновны>. Вчера во сне улица, вроде Саперного, но проще и «дачнее», дом; вдали консерватория; толпы женщин… <…>

Ходили с Мар<усей> на «Золушку»^{351}. В хронике Монтгомери. Оч<ень> мил принц. Декорация Акимова, текст Евг<ения> Шварца — Антон говорил, что я ему очень нравилась когда-то. Увы! Он нагадал мне счастливую жизнь!

Ек<атерина> К<онстантиновна> пишет о Радловых: они живы, хотя Анна очень плоха^{352}. Их видала Ольга (?). Марина^{353} жива! Маленькая моя! Она нашла свою мать. Как дика жизнь! Эта мать бросила ребенка — Маришу и теперь подбирает взрослую женщину.

<…>

Е<катерина> К<онстантиновна> советует мне вернуться. Она была в Л<енингра>де. Видела Ахматову, Глебову, Люшу^{354}. У Ек<атерины> были романы. Еще в прошлом году… И преданность Всеволода безгранична.

Ек<атерина> плачет о молодости. Господи! Это главное в жизни — молодость, которую гадили, коверкали, отравляли. И которой больше нет…

…Ночь. Дождь идет. Ольга Агеева оказалась мерзавкой. Вал. Мол. умирает. Голлербах исчез с лица земли^{355}. А Лев Льв<ович> «в чинах»^{356}.

<…>

15 июня. Воскресенье.

<…>