Девочка по имени Зверёк

Весь день и всю ночь Учитель рассказывал о далеких странах Юга и Востока; о таинственных пирамидах и их звездном значении; о рукописях и свитках, принесенных им; о хрустальных шарах, кристаллах и порошках, помогающих путешествовать в другие миры; о картах разных земель, что он видел; об обычаях, о которых узнал; о верованиях и богах других народов. Особенно ее поразило, что человек, оказывается, может прожить несколько жизней, много раз рождаясь – чтобы научиться наконец тому, чего от него хотят боги!

Когда он говорил о порошках, он оглянулся на Луури. Ей показалось, он хочет пригласить ее рассказать о полученном опыте, и жутко засмущалась. Он отвернулся, ничего не спросив, и продолжил, и она поняла из его рассказа, насколько его опыт богаче, чем ее.

Затем все отдыхали, рассказывали о себе, а Луури все сидела в сторонке. Она вдруг вспомнила слова Ольвина на корабле – «кое-кто из его бывших учеников» – и поняла свое беспокойство: «бывших» – значит, когда-нибудь и она… Ей стало немного грустно и одиноко. И она ушла побродить вдоль моря. Уже светало. Когда она вернулась, почти все спали. Ольвин переговаривался с одним из друзей, лежа на траве перед тлеющими углями костра. Она замерзла и подобралась поближе к углям погреться. Ольвин, незаметно подойдя сзади, набросил ей на плечи плащ и протянул кусок хлеба. И это было кстати.

День-два… Потом стали расходиться, но на берегу оставались еще несколько человек, когда Горвинд собрался в обратный путь. На их счастье ветер был попутный, и корабля в Исландию не пришлось долго ждать. Немного, полдня, погостили у Гуннара. Навестили и Йохи. Первый раз Луури увидела, как Учитель работает в кузне. Ольвин помогал ему, а Йохи, как всегда добродушно посмеиваясь, с удовольствием давал им обоим советы.

Когда лошади были готовы, пришло время возвращаться домой. Луури сильно устала от обилия впечатлений и встреч, к тому же приближалось полнолуние. Она чувствовала себя очень тревожно. Ольвин заметил:

– Она может не выдержать последнего перехода. Остаться?

– Нет, – решил Учитель, – я помогу ей.

Он достал из очередной коробочки желтую горошину и дал Луури. Через минуту она уснула.

Пробуждение застало ее уже недалеко от дома. Пахло сосновой смолой. Сначала она решила, что сидит под сосной, но плавное покачивание крупа лошади напомнило ей происходящее. Позади, крепко обхватив ее за пояс, сидел Ольвин и дышал ей прямо в ухо. Она не открыла глаз: было приятно дремать и сквозь слегка приоткрытые веки следить за кружащимися сквозь густую листву бликами солнца. Ольвин наклонился к Луури ближе, она почувствовала, как он вдыхает запах ее кожи. Его короткая борода и отдающее смолой дыхание щекотали ей шею. Она подумала: «Обнюхивает, как волк своего детеныша» – и тихонько засмеялась. Ольвин отодвинулся. Усталый голос Горвинда с предостережением произнес:

– Ты рискуешь, Ольвин, разбудить в ней…

Луури воспользовалась тем, что он говорил медленно, и тут же выпалила:

– А я уже проснулась!

И не поняла, почему мужчины расхохотались.

* * *

Остаток лета Луури провела с Учителем далеко от дома. Они жили под открытым небом у моря, а потом – в землянке, когда ночи стали совсем холодные. С утра он учил ее, а потом отпускал отдохнуть либо выполнить очередное задание. В числе последних было – найти из нескольких сосен, окружающих землянку, те, которым он оставил «послание» для Луури, и понять, что именно он сообщал ей. Она медленно обходила сосну за сосной, то трогая их руками, то прислоняясь спиной к стволу, и нашла одну, которая «сообщила» ей послание Учителя: «немедленно вернись». Она побежала к нему и рассказала об этом. Горвинд немногословно похвалил и отпустил погулять, а сам отправился к реке.

Когда она пришла к нему на берег, то обнаружила там и Ольвина, который что-то мастерил из большой ветки, строгая ее ножом. Рядом с ним лежала новая меховая курточка для Луури: зима была близка, и он принес ей теплую одежду. Завидев ее, Ольвин встал. Они не виделись очень давно, и Луури очень соскучилась, поэтому сразу бросилась к нему с радостным криком и повисла, обхватив его руками за шею, как в детстве. А Ольвин вздрогнул и замер на глубоком вдохе, крепко прижимая ее к себе… Когда раздался властный ледяной возглас Учителя: «Ольвин!», подействовавший на последнего, как удар бича, она не успела понять, что произошло: Ольвин резко оттолкнул ее от себя и зашагал прочь, не говоря ни слова, лишь яростно сбивая веткой листья с кустов направо и налево. Луури чуть не упала от неожиданности, было обидно, и подступали слезы. Она сглатывала их, чтобы не показаться слабой, потом спросила Учителя:

– Почему он сердится на меня?

– На тебя он не сердится.

– Значит, на тебя?

Это пугало еще больше: если они поссорятся, как жить Луури?

– Нет, на меня он тоже не сердится.

Она совсем запуталась, но спрашивать больше не решалась: третий вопрос об одном и том же не одобрялся. Учитель добавил:

– Он сердится на самого себя. Возможно, ты поймешь это позже.

Яснее не стало, но прозвучавшая фраза («Поймешь позже») успокоила своей привычностью.

* * *