Девочка с медвежьим сердцем

– Ма! – ахнула Мейкпис.

– Ты была моей смертью, – прошептал ветер. – Ты была моей смертью.

– Прости меня, ма! – всхлипнула Мейкпис. – Прости, что я спорила с тобой. Прости, что убежала.

Силуэт не двинулся, но почему-то стал гораздо ближе, по-прежнему безликий и неумолимый.

– Моя смерть, – выдохнули уединенные болота. – Моя смерть.

– Я пыталась спасти тебя, – оправдывалась Мейкпис, чувствуя, как слезы жгут глаза. – Но ты оттолкнула меня. А тот человек унес меня…

– Моя смерть.

Ветер усилился, и волосы женщины вздымались, как парус. Она вдруг оказалась на самом конце поляны, молчаливая и зловещая. Лицо по-прежнему было скрыто тенью. Скоро тень ринется на нее, и Мейкпис увидит ее ужасное, расплывающееся, как дым, лицо, услышит слова, сказанные заплетающимся языком, когда мать начнет когтить ее разум. И все же Мейкпис была наполнена тоской и желанием, перевесившими даже страх.

– Почему я не смогла спасти тебя? – крикнула Мейкпис фигуре. Она снова подумала о месте, которое только что покинула, о безнадежных попытках защитить мать от фатального удара. – Почему этому суждено было случиться? Почему я не смогла это остановить?

Оказалось, что в глубине души она уже знала ответ.

– Это было просто невезение, верно? – прошептала она, и по щекам заструились слезы. – Я ничего не сумела сделать.

Медведь у нее на руках был теплым и тяжелым. Ведомая защитным инстинктом, она нагнула голову и ощутила щекой грубый мех.

– Почему ты оттолкнула меня, ма? – с мукой выдавила она. – Я могла бы помочь тебе! Отвести домой!

Неужели мать ненавидела ее так сильно, что даже помощь дочери была ей невыносима? И тут Мейкпис наконец поняла.

– О ма! Ты боялась… боялась за меня… Это не… ненависть. Ты понимала, что все кончено, и боялась, что твой призрак может на меня наброситься! Ты пыталась защитить меня! Ты всегда, всегда пыталась защитить меня!

Только сейчас она начала понимать свою неукротимую, скрытную мать, которая ее воспитывала. Маргарет была чересчур несгибаемой, но разве могло быть иначе? Человек менее упрямый и не с такой твердой волей никогда бы не смог сбежать от Фелмоттов.

Но она любила Мейкпис. Пошла против них ради дочери. Скрылась, презрев надежный дом и очаг. Ради Мейкпис. Стирала пальцы до костей. Ради Мейкпис. Любила ее с жестокой непорочностью матери-птицы, которая выталкивает птенца из гнезда, чтобы испытать его едва оформившиеся крылышки. Мать сделала то, что считала самым правильным для дочери. Она была права, она была не права, но все равно никогда бы не извинилась.

– Ты любила меня, – с трудом выговорила наконец Мейкпис.

Ночь, казалось, издала долгий-долгий выдох. И голоса в колеблемом ветром тростнике смолкли. Теперь болота стали просто темным, холодным местом, не сочившимся злобой и болью. На краю поляны по-прежнему стояла фигура женщины, но теперь силуэт выглядел иначе. Глаза Мейкпис прояснились настолько, что теперь она видела, кем эта женщина является и кем – нет.

– Здравствуйте, леди Морган, – приветствовала она, медленно приближаясь к ней. Медведь на руках стал больше и тяжелее, и Мейкпис пришлось положить его на землю.

Морган была почти невидима – силуэт из дыма и серебристых искр, но, подойдя ближе, Мейкпис различила умное худощавое лицо с глазами, полуприкрытыми тяжелыми веками, высоким лбом и тонкими изогнутыми губами. На женщине не было видимых ран, но все же она казалась несколько кособокой, как изображение на слегка помятой карте. Очевидно, еще не оправилась от первой схватки с медведем.

– Укрытие было хорошим, – признала Мейкпис. – Вы знали, что мне невыносимо воскрешать в памяти смерть матери. Хотя меня населяют призраки – ваш, медведя и остальных, – думаю, больше всего меня преследовала мать, а ведь она даже не была призраком. Верно?

Морган вздохнула.

– Возможно, нет, – прошелестела она невероятно скучающим тоном. – Лично я не думаю, что ее призрак нашел дорогу из Ламбета или с болот в твой дом, чтобы напасть на тебя. Это действительно был кошмар, глупышка. Дурной сон, не больше. – Лазутчица устало покачала головой. – Я не стану скучать по своей крепости у тебя в голове, – продолжала она. – Видишь ли, проблема в том, что, когда проводишь время в чьих-то воспоминаниях, они начинают казаться твоими собственными, а отсюда два шага до того, чтобы они стали тебе небезразличны.

Тучи расползлись, и в разрыве показался лунный ломтик. Свет отразился от серебряных глаз Морган, ее усыпанного жемчугом воротника, колец на пальцах.

– Довольно сплетен, – резко бросила она. – Ты, может, и нашла дорогу в одно из моих укрытий, но битва еще далеко не закончена. Я могу использовать еще несколько тайных мест. Люди обычно очень плохо знают собственный мозг, и у тебя имеется значительный запас белых пятен.

– Почему же в таком случае вы ждете меня здесь? Почему не бежите в новое логово? Думаю, вы блефуете. Вы ранены, одиноки, а у меня есть друзья, которые вас ищут.