Девочка с медвежьим сердцем

Мейкпис не впервые поразил контраст между ледяным самообладанием Саймонда и непринужденной улыбкой бродяги на губах Джеймса. И все же, наблюдая, как они серьезно шепчутся о чем-то, Мейкпис ощутила их близость. Это была недоступная ей часть жизни Джеймса. Мир мужской отваги и товарищества.

Широкоплечий сэр Энтони первым вскочил в седло. Коню он не нравился, поскольку лошадям вообще редко нравились Старшие и Лучшие. Но, как всякое животное в поместье, его немедленно укротили, приведя в полное повиновение. Следующего коня взял его сын Роберт, темнобровый молодой человек, казалось посвятивший жизнь тому, чтобы постоянно поглядывать на отца в поисках одобрения.

Прежде чем Саймонд уселся в седло, во двор вышел лорд Фелмотт и церемонно обнял сына. Но любви в этом объятии было столько же, сколько между ремнем и пряжкой. Мейкпис задалась вопросом, каково это, когда тебя обнимает скорлупа, зараженная призраками, хоть и имеющая облик отца.

Саймонд даже не вздрогнул. Если он и был расстроен или нервничал, на его лице ничто не отразилось.

В ту ночь Мейкпис спала тревожным сном на лежанке под кухонным столом, убаюканная дыханием и сонным рычанием лежавших у очага собак. Но перед рассветом ее разбудил шум в коридоре. Мейкпис выбралась из кровати и крадучись подобралась к двери. В одной руке она сжимала нож, в другой свечу. В дверях появилась темная фигура, примирительно поднявшая руки.

– Мейкпис, это я.

– Джеймс! – прошептала она. – Ты напугал меня до полусмерти! Что ты здесь делаешь?

– Мне нужно поговорить с тобой, – пробормотал Джеймс, пристально глядя на нее широко раскрытыми глазами. – Прости за все, что я наговорил раньше. Мне очень жаль. Я не выслушал твой план побега…

– И меня прости, – хрипло буркнула Мейкпис, пытаясь положить конец извинениям. – Я знаю, из ополчения бежать нельзя. Мне не следовало спрашивать. Ты бы стал дезертиром…

– Ерунда! – перебил Джеймс, оглянувшись. – У тебя все еще есть восковая печать? Печать Фелмоттов, о которой ты упоминала?

Мейкпис кивнула, потрясенная внезапной сменой темы.

– Вот!

Джеймс подошел ближе и сунул ей в руки сложенную бумагу.

– Можешь поставить печать на обороте?

– Что это? – удивилась Мейкпис. Бумага сухо потрескивала в руке.

– Не важно. С печатью она будет выглядеть как депеша. Я могу притвориться гонцом… как ты предлагала.

– Значит… значит, мы приняли мой план? – Мейкпис ушам не верила.

– А ты готова? Можешь отпроситься на ярмарку в Пейлвиче завтра днем?

По лицу Джеймса словно пробежала тень – похоже, он сдерживал гнев.

– Да.

– Тогда будь в два часа у старых рядов, где торгуют скотом. Здесь… многое происходит. Но если я смогу улизнуть…

– Я там буду, – поспешно заверила она.

Значит, что-то случилось. Нечто повернувшее изменчивый темперамент Джеймса в другое русло. Если она сможет достаточно быстро поставить паруса, возможно, удастся поймать этот внезапный порыв ветра.

Джеймс быстро сжал ее руки:

– Поставь печать на бумаги и спрячь где-нибудь. Смотри, чтобы другие не увидели.

– Я отдам их тебе завтра, – шепотом пообещала Мейкпис.

– Мне нужно идти… Остальные скоро начнут просыпаться. – Джеймс коротко обнял Мейкпис и слегка поколебался, глядя ей в глаза. – Мейкпис… что бы ни случилось, я приду за тобой. Обещаю. – Он стиснул ее плечи и поспешил назад, в темноту.

Времени терять нельзя. Рассвет уже спешил, и скоро в кухне появятся слуги. Мейкпис выскользнула в кладовую и достала из своего тайника восковую печать. Она была целой, только слегка выцвела и крошилась по краям.

Мейкпис хотелось бы просмотреть бумаги, узнать, какие документы в спешке схватил Джеймс, но солнце уже почти встало. Каждый раз, слыша скрип половиц, она представляла мистрис Гоутли, плетущуюся на кухню. Нагрев на огне нож, она приложила лезвие к плоскому основанию печати, а когда воск немного растопился, очень осторожно прижала печать к бумаге, так что теперь маленький пакет было невозможно развернуть.

Услышав отдаленное «тук-тук-тук» трости мистрис Гоутли, Мейкпис поспешила к одному из огромных засолочных корыт, в которых вялили мясо. Завернув пакет в тряпку, Мейкпис зарыла его в коричневатых кристаллах соли, рядом с каменным краем корыта. Ее сердце колотилось о ребра в муках надежды.

На следующий день дом казался покинутым. Одиноким. Пока другие слуги сплетничали, гадали и тревожились, Мейкпис с безмятежным видом занималась делами. И все это время думала, что, возможно, в последний раз моет эту кружку. Возможно, в последний раз приносит чай мистрис Гоутли. Она не ожидала, что эти мысли причинят столько боли. Привычки, места и лица со временем врастают в тебя, как древесные корни, ввинчивающиеся в каменные плиты тротуара.

Мейкпис надеялась снова поговорить с Джеймсом. Но судьба была против нее. Старый Кроу, управитель, ночью занемог, так что на плечи Джеймса легли дополнительные обязанности. Наконец ей удалось перехватить его во дворе и сунуть в руки замотанный в тряпку сверток, в котором лежали хлеб, сыр, тонкий ломтик ржаного пирога и бумаги с печатью. Джеймс с многозначительным видом взял у нее пакет.