Девочка с медвежьим сердцем

– Вы все – отродье дьявола! – бросила Мейкпис. – И нет никакого благочестия в том, чтобы повиноваться вам!

– Кроу, – холодно велела леди Эйприл, – держите ей голову.

Молодой Кроу вцепился в голову Мейкпис, удерживая ее на месте, и, пока она пыталась высвободиться, леди Эйприл стиснула ей челюсть, заставляя широко раскрыть рот.

– Помогите! – только и смогла завопить Мейкпис, прежде чем широкую деревянную трубку втиснули ей в рот, раскрыв его так широко, что заныли челюсти. Зря она кричала. Зря потратила последнее слово. Никакие друзья не придут на помощь.

И тут от входа донесся скрипучий нервный голос:

– Милорд, миледи…

В дверях часовни стоял Старый Кроу.

– Считаете, что это самое подходящее время? – гневно бросила леди Эйприл, все еще сжимая вставленную в рот Мейкпис трубку.

– Простите… На пустошах замечен костер. Вы сами приказали, на случай если мы увидим что-то…

– Мы этим займемся, – хрипло пробормотал сэр Мармадьюк и направился к двери, но, поколебавшись, остановился. Лицо у него судорожно морщилось, словно в конвульсиях.

– Вы все еще хотите ехать сегодня вечером, леди Эйприл? Если вражеские войска близко, дороги будут опасными, – остерег он еле слышно.

– Нам это известно, – резко ответила леди Эйприл. – Поэтому все должно быть сделано быстро, чтобы мы сумели уехать. Мы везем срочные депеши и деньги для короля и поэтому должны отправиться в путь сегодня, если хотим встретиться с нашим гонцом. Мы не можем позволить себе застрять здесь.

– В таком случае отдайте вашу печатку человеку которому доверяете, и пошлите вместо себя.

– Отдала бы, если бы кому-то здесь доверяла.

Тонкие губы леди Эйприл на секунду растянулись и тут же сморщились. Похоже, мышцы лица давно разучились улыбаться.

– Поезжайте! Мы все уладим! И прикажите Кэтмору держать экипаж наготове: мы скоро спустимся.

Сэр Мармадьюк в сопровождении Старого Кроу вышел из часовни. Дверь за ними закрылась.

– Нужно, чтобы ее рот и глаза были открыты, – велела леди Эйприл.

Молодой Кроу, все еще сжимавший голову Мейкпис, поднял ее веки большими пальцами и вынудил открыть глаза, мгновенно наполнившиеся слезами. Мир стал расплываться. Ее заставили открыть глаза и рот, чтобы призракам было легче войти. Мейкпис извивалась и безмолвно вопила, пытаясь освободить руки.

– Поздно жаловаться, Мод, – продолжала леди Эйприл. – Ты согласилась на это. Согласилась каждой ночью, которую проспала под нашей крышей, каждым обедом за наш счет. Твои плоть и кости сделаны из нашего мяса и питья. Они наши. Поздно плакать над расплатой. Это твой шанс выказать свою благодарность.

Мейкпис чувствовала, как по щекам течет влага. Глаза слезились от боли в насильно раскрытых веках. При этом Мейкпис по-дурацки злилась, представляя, что леди Эйприл подумает, будто она плачет. Лица остальных казались просто небрежными мазками в слабом розоватом свете свечей.

– Милорды, – объявила леди Эйприл куда более почтительным тоном, – путь для вас готов.

Мейкпис поняла, что старуха, должно быть, обращается к призракам, ожидавшим внутри лорда Фелмотта.

– Девушка крайне недисциплинированна. Вашему лазутчику лучше идти первым, усмирить ее и подготовить для вашего круга.

«Лазутчику?»

Мейкпис впервые слышала это слово, но от него озноб пробежал по спине.

Последовала длинная пауза. Но молчание казалось осязаемым, словно воздух перед дождем. И шипение… щекочущее уши шипение. Шепоты… слабое, шелестящее царапанье звуков.

И тут Мейкпис увидела нечто вроде пряди, мелькнувшей между губ Томаса Фелмотта, как змеиный язык дыма. Его рот безвольно открылся, и странная прядь протянулась дальше, свилась и стала разбухать: мягкий извилистый плюмаж тени. Он не колебался, не бился, не таял. Наоборот, продвигался вперед, волнообразно, целенаправленно, стелился по направлению к ней.

Мейкпис снова вскрикнула, стала вырываться и безуспешно попыталась вытолкнуть трубку языком.

Шепот стал громче. Всего один голос что-то неразборчиво бормотал, рассыпая пыльные щепки звуков. Она наблюдала за тенью, что колебалась, словно слепец, но при этом подвигалась все ближе к ее лицу. Это был дым и в то же время не дым. Но он душил свет.

И тут тень одним гибким движением прошлась по лицу и влилась в рот. В глазах у Мейкпис потемнело, изображение исказилось, когда Это скользнуло внутрь.

Лазутчик был в ее сознании. Она снова кричала, кричала и не могла остановиться, даже если и захотела бы. Потому что чувствовала, как он скользит и шарит по ее мыслям, легкий и настойчивый, как моль. Он силой пробился в самые тайные ее уголки, и как же было неправильно, как дурно ощущать его там. Словно огромный червь извивался в голове. Она мысленно набросилась на него, но червь обвил ее. Вынудил отступить. С размаху придавил Мейкпис к стенкам ее собственного черепа, чтобы освободить место для себя.

Но в воплях Мейкпис слышался не только ужас. В нем была и ярость, постепенно вылившаяся в рев. И ревела не только она.