Девочка-тайна

– Оля, а давай попробуем сплавать на развалины маяка? – спросила вдруг Гликерия, отрываясь от стекла. – Я узнала: его подмыло водой, и в один момент он вдруг рухнул. Такие у вас тут почвы… Это на мысе, километров пятнадцать от города. Надо только найти лодку – и по морю гораздо ближе получится. Там должно быть очень красиво. Согласна?

Повернувшись к Гликерии и пристально глядя на неё, Оля спросила:

– Ты мне тогда так и не ответила: неужели ты правда бродишь по всем этим заброшенным и страшным местам только для того, чтобы полюбоваться красотами, погрустить и порадоваться стихии?

Конечно, Оля не надеялась уже на правдивый ответ – потому что давно поняла: Гликерия не любит говорить о себе, а тем более раскрывать тайны. Того, что она поведала до этого, видимо, и так было больше чем достаточно. Но Гликерия покачала головой и тихо проговорила:

– Правда. Люблю бродить, смотреть… Но не только.

– Ты ведь что-то ищешь? Или мне кажется?

Гликерия нахмурила брови, взгляд её устремился в пространство. Затем опустила глаза, посмотрела на край платья – это уже было Оле хорошо знакомо. С таким взглядом Гликерия думала о всяком личном. И, уже глядя Оле в лицо, она сказала:

– Да. Ищу. Я хочу найти самое романтическое место на свете. Такое, где это сразу – просто сразу станет понятно! Не знаю: может, это будет какой-то суровый и грозный пейзаж или просто здание. Или поле, на котором когда-то проходила какая-нибудь битва. Или ничего не проходило. Или маяк, откуда освещался путь к покою и дому, или тундра, или горы. Правда – не знаю. Я пойму это, когда там окажусь. Будет это зима, или осень, или особенно счастливое лето. Окажусь – и всё сразу станет понятно…

– Найдёшь такое место – и что?

Как раз в это время началась дискотека. Грянула музыка. Гликерия дёрнула плечом, молча сняла с запястья цепочку – ту свою единственную, которую обычно носила на шее, взяла в руки кулон, развинтила его. На ладонь ей выпала маленькая стеклянная ампула. Гликерия подняла её повыше и показала Оле.

– Ещё недавно жил на свете один человек, – глухо проговорила Гликерия. – Очень хороший, просто прекрасный человек.

– Твой любимый? – торопливо поинтересовалась Оля. И испугалась: Гликерия сейчас подумает, что она просто из любопытства, и…

Но Гликерия отрицательно качнула головой и продолжала:

– Нет. Мой друг. Он был очень благородным, образованным и умным. Никто не видел его слёз – с младенчества. А за несколько мгновений до смерти он заплакал: когда говорил мне, что хорошо бы отыскать его – самое романтическое место на свете. Так сильно ему хотелось жить, так мало он всего увидел и успел… Его слезу мне запаяли в стекло. И как только я найду такое место, которое мне покажется самым романтическим из всех, я разобью флакон и вылью эту слезу там. Понимаешь?

– Да.

Слёзы Соколовой Оли, может, и не были так ценны, зато их оказалось много. Девочка сама не знала, отчего рыдала – то ли из-за того, что сопереживала потерявшей друга Гликерии, то ли потому, что узнала причину её скитаний по дебрям и пустошам. Так или иначе, но Оля обливалась слезами, и казалось ей, что это плачет её душа. И слёзы души, думалось почему-то девочке, были похожи на жемчужины с платья Гликерии. Такие же светлые.

– Оля, Оля, ну что ты?.. – слышала она под ухом взволнованный голос своей подруги. – Прости, это я зря…

– Нет, нет! – мотала головой Оля.

Не совсем понимая, кому она говорит «нет» – Гликерии или…

К девочкам, расположившимся на окне в тупике коридора, шагал Сашка.

– Пойдём танцевать, – произнёс он и протянул руку. Но кому – Оле или Гликерии? Пелена слёз – светлых, но обильных, смешавшихся с тушью для ресниц, мешала Оле это определить. Ведь если Гликерии – то это одно, а если ей, Оле, то, конечно, другое…

– Ой, да что ж это такое-то… – раздался голос Гликерии.

Всё понятно. Сашка – к ней. Да и как могло быть иначе? Оля вскинула голову, чтобы придать себе самый независимый вид. И увидела, что возле Гликерии материализовался Костик Комков. И приглашал в зал её… Значит, Сашка, всё-таки к ней, к Оле. А Оля к такому повороту событий оказалась не готова…

– Ну зачем я тебе нужна – самоутвердиться? – тем временем взмолилась Гликерия, обращаясь к Костику. – Тебя и так тут все любят!

– Нет, не самоутвердиться. – Костик широко улыбнулся и положил руку Сашке на плечо. – Просто для позитива. С Сашком мы замирили, давай и с тобой.

– Охотно, – чтобы только от неё отстали, кивнула Гликерия. – Я тебя прощаю, танцевать не буду. И как-нибудь обязательно прокачу на скутере. Ну, договорились?

Гликерия говорила быстро, нарочито добрым голосом – как с буйнопомешанным. В суетливом решении Костиных проблем ей совершенно не хотелось принимать участие – и пусть это было неправильно с точки зрения школьной дружбы.

– Оки-оки! – явно взбодрённый чем-то горячительным, Костя, как призрак этой самой дружбы, исчез на просторах полутёмного коридора.