– Ты хочешь, чтобы я приехал? – спрашивает он. – У меня сейчас «окно».
К своему собственному удивлению, я отвечаю согласием.
Я принимаю душ, переодеваюсь и жду с полчаса у окна. В конечном итоге они подъезжают одновременно. Я чувствую прилив симпатии к Марии, когда смотрю, как она идет по дорожке, ветер раздувает ее плащ. Ее волосы очень коротко подстрижены, и мне становится ясно, что она отказалась от забот о своей женственности, а вместе с тем и от аккуратного боба, отбросила все это как лишнее, когда оно стало отвлекать от дела. Грэм наклоняет к ней голову и что-то говорит ей, улыбаясь, и меня охватывает внезапная нежность к нему, от которой я задыхаюсь.
– Бет, как приятно видеть тебя, – начинает она.
Вблизи, конечно, заметно, что она постарела.
И еще одно изменение. В ней отчетливо проступила серьезность. Занятно отмечать после того, как долго не видел человека, что его характер и ежедневные мысли отпечатались в его скелете, проникли в мышцы.
Она сидит на краю дивана.
– Как твои дела, Бет? Выглядишь хорошо.
– Моя работа поддерживает меня все это время. Не знаю, что бы я делала без нее.
– Хорошо. Итак, это предварительный результат, но я не хочу ходить вокруг да около, потому что понимаю, как это важно для вас. С другой стороны, шансы невелики, поэтому не хочу, чтобы вы питали напрасные надежды.
Я улыбаюсь. Формальности не изменились. Я дожила до того, что стала относиться к ним снисходительно. Мария использует стандартные процедуры, когда затрудняется подыскать свои слова, теперь я это понимаю.
– Конечно.
Она достает папку из портфеля, пластиковую папку на молнии. В ней – фотография, увеличенная до формата A4. Грэм опирается на подлокотник моего кресла одной рукой, а другую кладет мне на плечо.
– Посмотрите и скажите, что вы думаете.
Передо мной лицо девочки. Ее голова обращена к камере вполоборота, виден только один глаз. Копна волос, кудряшки крупными спиралями падают ей на лицо. Снимок довольно расплывчатый, сделан с расстояния.
Жуткая боль пронзает мне живот, внезапно, неожиданно. Я даже вскрикиваю.
Мария мгновенно подскакивает ко мне:
– Бет, что с вами? Мне очень жаль, что я расстроила вас…
Она присаживается на корточки, смотрит на меня, ее лицо полно сочувствия.
– Это она, – шепчу я.
– Пока ничего нельзя утверждать наверняка. Мы построили компьютерную модель по фотографии, которую вы передали нам. Имеется соответствие, но, если честно, Бет, полной уверенности нет. Волосы с одной стороны, воротник с другой – они мешают нам замерить челюсть…
Я сжимаю фотографию с такой силой, что она мнется, и Мария осторожно вынимает ее из моих пальцев.
– Где вы это нашли? – Я тянусь к руке Грэма, и его сильные тонкие пальцы переплетаются с моими.
Мария снова садится на диван. Я вижу, что она обеспокоена тем, что поспешила и зашла слишком далеко.
– Это группа бродяг из Америки. Полиция их как-то сфотографировала, но с тех пор прошло уже несколько лет. Фотография хранилась в полицейской базе данных, а моя подруга там работала одно время. Потом уволилась, но ей забыли закрыть доступ к базе, и она время от времени заходит туда. Просто так, посмотреть. Я думаю, любопытство – это наша профессиональная черта. Когда она наткнулась на эту фотографию, позвонила мне.
– Боже мой, дайте я еще раз взгляну.
Она дает мне снимок, но на этот раз неохотно. Это заметно по тому, как она протягивает его. Фото черно-белое, поэтому цвет волос не определить. Зато благодаря контрасту лучше видно строение лица, его костяк. Я касаюсь пальцем снимка. Теперь я уже не так уверена. Или ее образ начинает стираться из моей памяти? Эта мысль ужасает.
– Она красивая.
– Да, Бет, очень.
– А что еще известно? Что еще вам удалось узнать? – лихорадочно требую я. Мне нужно продемонстрировать Марии полное самообладание, чтобы она смело продолжила разговор, не опасаясь, что я лишусь рассудка.
– Не так много. Я говорила с полицейским, который сделал этот снимок. Это было в одном из южных штатов, они разбили там лагерь нелегально. Он думает, что это были или цыгане, или мексиканцы без виз. Это было пару лет тому назад, поэтому он кое-что успел подзабыть. Но он запомнил эту девочку, потому что она отличалась от остальных. На следующий день они уехали, и, я думаю, он вздохнул с облегчением, потому что проблема решилась сама собой.
– А зачем он их фотографировал?
– Я думаю, это была… такая тактическая хитрость.
– Он хотел припугнуть их? – Мне уже хочется взять эту девочку под свою защиту.
– Да, чтобы они уехали.
Вечером все опять оживает. Я подхожу к окну, но ничего не вижу. Огни в доме, огни снаружи – в окне отражается мое собственное лицо.
– Все хорошо, моя родная, – горячо говорю я. – Я знаю, что ты там.
50
Платье лежит на сцене. Наверное, дедушка разложил его, когда я выходила в туалет. Смешно смотреть на пустое платье. На нем пятна от света, голубые на белом. На шее и груди серебристое нейлоновое кружево, оно поблескивает. На минуту мне кажется, что это я лежу на сцене, плоская и пустая, а настоящая я исчезла.