– Да ничего, фигня это, – говорит она, и я улыбаюсь ей.
Все тихо и спокойно. Дым от сигареты завивается колечками, просачивается сквозь ветки деревьев и рассеивается в воздухе. Я представляю себе, как он летит над полями, словно что-то бестелесное. И несет частицу моих легких, а с ней – невидимое глазу послание, которое должно заразить страхом того, кто похитил мою дочь: «Берегись. Тебе объявлена война».
Я почувствовала дыхание Марии у себя на плече.
– Я хочу вам кое-что сказать. Когда вас одолевают такие мысли… ну, вы понимаете, о чем я… – Она замялась.
Я не повернула головы. Солнце еще немного опустилось, я стояла неподвижно.
– Мысли, от которых невозможно отделаться, – продолжала она. – Тогда нужно поступать вот как.
Голос у нее был тихий и мягкий.
– Это очень важно. Вы отводите в своей голове место для этих мыслей и складываете их туда. После этого запираете дверь на ключ, ключ выбрасываете и забываете дорогу туда. Вы меня слушаете, Бет? Вы слышите меня?
Я киваю, не оборачиваясь, и она продолжает тихим голосом, очень настойчиво:
– Вы должны повесить большую табличку «Вход воспрещен» на эту дверь. Ну, или на высокие ворота, через которые вам не перелезть. Тут важно отчетливо представить себе каждую деталь.
И я представляю себе… Посыпанная гравием дорожка, трава по обе стороны. Небольшой поворот. В конце маленький домик, окна увиты плющом. Дверь закрыта на замок и забита досками. На дорожке лежит змея, ее тело, как веревка, преграждает мне путь. Змея тихо дремлет, но один древний глаз наблюдает за мной из-под прикрытого века и готов разбудить другой, если я сделаю еще хоть шаг.
– Ну что, Бет? Увидели? Увидели это место? Дайте мне слово никогда, никогда не ходить туда. Вам туда нельзя. Даже не приближайтесь! Увидели это место?
– Да. Да, я вижу его, – говорю я.
Я долго стою на крыльце, курю сигарету за сигаретой. Слышу, как Мария за моей спиной собирает газеты со стола, освобождая место, затем тихо ставит тарелки, кладет вилки.
Я поворачиваюсь и иду в дом, сосредотачиваясь по очереди на каждом шаге: сначала одну ногу вперед, потом другую. Так и жизнь моя теперь пойдет, думаю я. Сосредоточиться на следующем шаге, потом сделать его. Шаг за шагом добираюсь до кухонной раковины. Наклониться, открыть шкаф, достать совок и швабру. Вернуться на крыльцо. Наклониться. Взмах шваброй, взмах, еще один. Нижняя ступенька. Заглянуть под край ступеньки. Взмах, еще взмах. Проверить, чисто ли.
18
От этого звука я замерла у ворот, а мои волосы приподнялись и встали дыбом, я прямо чувствую.
«Тынь, тынь, тынь».
Что это? Это не Дороти с дедушкой, потому что их машины нет возле дома. Я уже сто лет ищу их повсюду и думаю – какой ужас! – что будет, если они тоже попадут в аварию, как мама. Придется мне есть траву, а потом я умру от голода. А потом стану привидением и буду вечно бродить по этому дому.
Оставаться одной очень страшно, особенно когда раздаются какие-то звуки, а ты не понимаешь, что это – а это, может быть, всего-навсего птичка или там зверек какой-нибудь мелкий. Стараясь не шуметь, я крадусь в ту сторону, откуда раздается этот звук, и, прячась за кустами, выглядываю между стволами.
И тут мои волосы ложатся на свое место, потому что это дедушка. Он закатал рукава рубашки и прибивает металлический замок к двери дома, от этого и звук. Он похрюкивает за работой – так часто старики делают – и бормочет что-то себе под нос. От радости, что он нашелся, я хочу выскочить и крикнуть «Привет!», чтобы сделать ему сюрприз. Но потом я спохватываюсь. Ведь я решила наблюдать за ним, а наблюдать лучше всего, когда он не знает, что за ним наблюдают, и поэтому перестает притворяться.
Я пригибаюсь пониже и слежу за ним, пока в ногах у меня не начинает колоть как иголками. И все же я очень довольна, потому что он запевает странную такую песенку, из нее мне многое становится ясно. Вот какая это песня:
«Тынь, тынь, тынь», – постукивает он молотком и напевает. У него красивый голос, правда, очень красивый, но слова… Я представляю себе людей, которые купаются в крови ягненка, и кровь затекает им в глаза и попадает в нос, и как от них пахнет кровью, и какие они липкие…
Я, наверное, пошевелилась, потому что дедушка перестает стучать, и рука с молотком замирает у него над головой.
– Кармел? – Он оборачивается, и его глаза в круглых очках сразу находят кусты. – Это ты?
Рука у него по-прежнему наверху.
Я затаилась и не отвечаю.
– Кармел, я знаю, что это ты. Я вижу твое красное пальто.
Я вспоминаю, что собиралась сделать, выскакиваю из кустов и бросаюсь к нему с раскрытыми руками.
– Та-дам! Сюрприз! – кричу я, чтобы он подумал, что я просто дурачусь.
– Дитя мое, подглядывать за людьми очень некрасиво. Так поступают крайне непорядочные люди.