Девочка в красном пальто

Все дни похожи один на другой, как бусины, и я сбилась со счета, сколько их, но, по-моему, из них можно составить очень длинную нитку бус, и даже не одну. Много дней и много ночей, и каждую ночь я тайком устраиваюсь на лестнице.

От моего вопроса она слегка вздрагивает, и мне приходит в голову мысль – может, с мамой случилось самое страшное, а они не хотят мне говорить.

– В чем дело, дитя мое? Мы тебе не нравимся? Тебе плохо с нами? – Она смотрит на меня уголком глаза. – Может, нам надо придумать что-то веселое? Чтобы развлечь тебя.

– Я хочу поговорить с папой. Дедушка ведь знает его номер. – Я так давно не видела папу, что сама, наверное, уже не вспомню его.

– Да, я полагаю.

– Почему я не могу поговорить с ним? – Мне хочется снова начать молотить руками по столу.

– Ты огорчишь дедушку, – бормочет она. Дороти смотрит на меня с каким-то страхом, словно боится того, что еще я могу натворить.

– Я. Хочу. Позвонить. Папе. – Я икаю оттого, что долго плакала.

Она трет лоб пальцами.

– Ах да, я вспомнила. У меня ведь тоже есть его номер – на случай крайней необходимости.

– Да? Ты можешь его набрать? Давай, прямо сейчас.

Она достает телефон из своей сумки, нажимает на кнопки, протягивает мне, и я дрожу при мысли, что сейчас услышу папин голос. Дороти убирает посуду в шкаф, но посматривает на меня. Гудки, гудки, двести гудков подряд.

– Кармел, ты ждешь уже двадцать минут. Он никогда не берет трубку, когда мы звоним ему. Мы не хотели тебе говорить – но он никогда не отвечает.

Я замахиваюсь, хочу швырнуть телефон на пол, но спохватываюсь в последний момент и бросаю его на стол. Он подпрыгивает и выключается.

– Кармел, не хулигань, – говорит Дороти.

Я съеживаюсь на стуле, прячу лицо в ладонях, потому что снова чувствую себя привидением – если даже папа ведет себя так, будто меня нет на свете.

– Что, если нам пойти погулять? – быстро спрашивает Дороти.

– За ворота? – Я поднимаю голову.

Когда мы подходим к воротам, Дороти запускает руку за шиворот своей синей блузки и что-то там нащупывает. Потом вытягивает длинный синий шнурок, на котором висит серебристый ключ. Так вот где она его прячет, думаю я, прямо на теле.

– Мы ничего не скажем дедушке о нашей маленькой вылазке. Это будет наш с тобой секрет. Он чересчур бдителен, считает, что в этих местах небезопасно. Ты знаешь, что значит «бдителен»?

Я киваю, и этот секрет, который появился у нас с Дороти, наводит меня на мысль, что я была права, когда решила, что она немного побаивается дедушку. С виду бабушка делает все, как он велит, а в душе с ним не согласна, скрывает от него свои мысли. Иногда я вижу эти мысли в ее янтарных глазах, они порхают, как крошечные коричневые бабочки. Тогда она опускает веки и моргает, чтобы прогнать этих бабочек.

Она толкает ворота, и металлические створки распахиваются.

– Ох! – вздыхаю я, потом еще раз. – Ох!

Потому что я потрясена тем, что увидела, и у меня кружится голова, как будто земля ушла из-под ног. Но самое странное – то, что у меня появляется желание, на какой-то миг, но все-таки появляется желание убежать обратно, спрятаться за воротами, запереть их на замок.

Дороти шагает впереди, в руках у нее оранжевый полиэтиленовый пакет из «Сэйнсбери» с припасами для пикника.

Она оборачивается:

– Что сейчас не так, Кармел?

– Все такое огромное, – отвечаю я.

Там, где я живу, земля плоская, как блин, а тут земля будто вспучилась волнами, да так и застыла, и поэтому кругом, куда ни посмотришь, холмы, холмы.

– Ты хочешь вернуться?

– Нет, – быстро отвечаю я и выхожу за ворота, ступаю на траву.

– Мы прогуляемся вокруг стены, – говорит Дороти.

Мы отправляемся в путь. Ее черная юбка развевается на ветру, когда она шагает. Скоро мы оказываемся высоко в лесу, а серебристая речка остается под нами, она кажется маленькой, как в игрушечном наборе. Я опираюсь рукой на стену дома, камни горячие от солнца, ветер дует в лицо, и мне хочется кричать: «Я живая, живая, живая!»

Интересно, догадается ли дедушка после своего возвращения, что мы выходили за ворота? Вдруг нас что-нибудь выдаст – например, свежий ветер, который спрятался в складках одежды, или особенное выражение, которое останется в глазах. После возвращения вид у него еще серьезнее, чем обычно. Он все так же хромает, но сейчас хромота сильно раздражает его – как тяжелый мешок или велосипед, который приходится таскать за собой. Мысли у него тоже тяжелые, неповоротливые, это я точно могу сказать. Лоб насуплен – над переносицей словно выросла головка чеснока, и под кожей проступила голубая жилка.

Он говорит Дороти: «Начинаем подготовку». Я хочу спросить: «К чему?», но что-то в дедушкином лице удерживает меня от вопросов последние дни. Наверное, это взгляд его больших совиных глаз – они смотрят на тебя, как будто ты в чем-то виновата. Опять сделала что-то стыдное. Подглядывала, шпионила. Поступала, как непорядочные люди.