Девочка в красном пальто

Шепот Мелоди совсем близко. Наверное, она стоит на пороге и смотрит на меня. Но я лежу, уткнувшись лицом в кровать, стараюсь поглубже зарыться в нее. Я не хочу тут больше оставаться. Мне не нужен торт. Мне не нужны подарки. Но как такое возможно – чтобы человеку исполнилось девять лет, а он даже не знал об этом? Как такое вообще возможно? Мама говорила, что девять лет – очень важная дата, потому что после нее начинаются уже двузначные числа, и в честь такого события мы устроим что-то совершенно особенное.

– Оставьте меня! – кричу я, не отрывая лица от вязаного покрывала, я так надышала, что оно становится горячим и влажным. – Мне исполнилось девять лет, и никто не позаботился сказать мне об этом. Убирайтесь все, оставьте меня! Я хочу к маме!

Я так скучаю по ней, что просто сил никаких нет.

Снова слышен голос Дороти, его уносит ветер:

– Не трогайте ее, девочки. Пусть себе лежит. Авось перебесится.

Некоторое время спустя Дороти ведет нас на заправку купить мороженое. Мы с двойняшками выбираем зеленый рожок, а Дороти белый. Мы сидим на скамейках возле заправки и едим мороженое – Дороти с двойняшками на одной скамейке, я напротив.

Дороти лижет свое мороженое медленно, смакует его, притянув к себе двойняшек. Двойняшки прижимаются к ней с двух сторон, а она иногда прижимается к их макушкам подбородком. Видно, как приятно ей касаться нагретых солнцем волос своих девочек и как сильно она их любит. Мелоди задирает голову и улыбается матери, а та целует ее в один глаз, потом в другой.

– Сначала одну девочку, потом другую, – говорит она и точно так же целует Силвер. – Мои сладкие горошинки.

Потом она говорит с ними по-испански – смеясь и тиская их.

Я заглатываю мороженое почти целиком в один прием.

– Куда это ты собралась? – спрашивает Дороти, когда я встаю со скамейки.

Я швыряю остатки мороженого в урну.

– Посмотрю, нет ли тут туалета.

Старик, у которого мы покупали мороженое, смотрит, как я иду, и кажется, будто его голова плывет в ларьке, как в аквариуме. Туалет находится в дальнем конце под навесом, ручка для смывания висит не на цепочке, а на веревочке. Муха сидит на стене и что-то лижет. Я смываю, потом опускаю крышку унитаза, сажусь на нее и наблюдаю за мухой. Она перелетает с места на место и жужжит. Такое впечатление, что она совершенно счастлива и даже не догадывается, что заперта в темной холодной каморке, куда люди заходят по большим и маленьким делам. Я нащупала ручку, которую теперь всегда ношу в кармане, и корябаю на стене «Кармел была тут». И снизу пририсовываю сердечко. Мне потребовалось много времени, а когда я закончила, муха переползла на букву «К», и почему-то меня это очень обрадовало, словно мы с ней заодно.

Мелоди стучится в дверь, я впускаю ее и жду снаружи, когда она выйдет.

– Ты снова писала на стене, Кармел? – спрашивает она, выходя и вытирая руки бумажным полотенцем.

– Угу.

– Надеюсь, маме не захочется в туалет, а то тебе опять влетит.

Дороти взбесилась, когда однажды обнаружила мое имя, написанное блестками на табличке рядом с номером фургона. Я сделала буковки совсем маленькими и была уверена, что Дороти не заметит, но у нее такое острое зрение, что просто невероятно.

Я смахиваю жука, который сел мне на руку.

– Ну и пусть.

Мы сидим на бетоне возле двух старых заправочных колонок. Синяя краска на них облупилась, и я подцепляю ногтем большого пальца кусочек краски и отколупываю его. Интересно, почему делать это так приятно?

– Мне так жалко, что мама забыла про твой день рождения.

Время к вечеру, поэтому Мелоди надела свитер, который связала ей Дороти. Не знаю, где она раздобыла такие нитки – они розово-оранжевые. От этого цвета у меня ломит зубы, как от холодного мороженого, но Мелоди он нравится, она часто носит этот свитер.

– Это не важно, – говорю я. – В любом случае ты-то не виновата.

За ларьком начинаются какие-то джунгли, на некоторых деревьях растут огромные красные цветы.

– Но все равно это же несправедливо.

– Ну… – Я не знаю, как объяснить ей, что меня это больше не волнует. Я смотрю на скамейку, где сидит Дороти и по-прежнему обнимает Силвер.

– Твоя мама похожа на мать Иисуса Христа, только у нее не сын, а две дочки.

Только сейчас я сообразила, что дедушка без конца рассуждает про Бога, про Христа и никогда ни слова не говорит про мать Христа.

– Ну да, похожа. У нее тоже длинные волосы, – говорит Мелоди, молчит минуту и спрашивает: – А ты себя чувствуешь как-то по-другому, когда тебе девять лет?

– Да, мне так кажется.

Я поднимаю голову и принюхиваюсь – в воздухе сильно пахнет бензином, мне нравится этот запах, как запах спирта. Или как аромат женских духов, только к нему примешивается еще и опасность.

Тут, рядом с синими колонками, красными цветами, жутким свитером Мелоди, головой старика в ларьке и запахом бензина, я осознаю, что мне уже девять лет, и становлюсь взрослой, но не так, как обычно бывает, не постепенно, а одним прыжком, сразу.