Девственница на продажу

Через несколько минут я уже осторожно приоткрывала дверь верхней комнаты башенки, радуясь тому, что она не скрипит. Ночь была лунной, но луна стояла слишком высоко, и ее лучи почти не проникали в помещение. Поэтому человека, сидящего на табурете перед инструментом, я заметила только после того, как он пошевелился. Большая тень, похожая на сгусток чистой тьмы…

Когда глаза немного привыкли к темноте, я заметила стакан, стоящий на фортепиано. У ног сидящего человека тускло поблескивала бутылка. В воздухе комнаты я чувствовала густой запах виски. Сомнений в том, что передо мной Эндрю, не было никаких: его особенный, хищный аромат не могли перебить даже алкогольные пары.

Вот же черт… Не просто напороться на него, но и понять, что он пьян… И судя по всему, довольно сильно. Кажется, сегодня я останусь без живительной музыки. Но это лучше, чем снова встретиться с ним лицом к лицу. Я бесшумно отступила, радуясь, что комната абсолютно пуста и на этот раз я просто не могу зацепить что-то ногой и тем выдать свое присутствие. Но в этот момент он глухо застонал, обхватив голову руками.

Я снова замерла, чувствуя, что внутри шевельнулось какое-то новое, незнакомое мне чувство. Я видела, что сидящий передо мной человек страдает и сама мучилась от этого. Хотела разделить его боль, избавить его от этого – и не знала, как это сделать. Это было даже больней, чем испытывать мучения самой!

Он выпрямился, словно принял какое-то решение. Отставил в сторону стакан, поднял крышку фортепиано – и начал играть. И с первых же аккордов я поняла, что пропала.

Это было… Невероятно. Только что я видела его боль – теперь я слышала ее. В каждой ноте, каждом звуке. Она пронзала меня насквозь, сводила с ума… и в то же время исцеляла. Словно вскрывала старые, наболевшие раны и бережно промывала их, лила на них целебный бальзам. Теперь я поняла, чьи ноты, переписанные от руки, лежали на пюпитре.

Мне не удалось узнать, что это было за произведение, но оно было безумно красиво. И исполнял его Эндрю просто мастерски. Без той сухой, выверенной точности, с которой играют профессионалы, но с жаром и страстью талантливого любителя. Я просто не могла оставаться равнодушной. Как можно игнорировать это, когда от его игры душа словно выворачивается наизнанку?

Он закончил игру длинным, пронзительным аккордом. Словно воплем отчаяния, посланным в ночь. Захлопнул крышку и снова схватился за голову, раскачиваясь из стороны в сторону. Я помедлила еще несколько мгновений, глядя на того, кого считала самовлюбленным эгоистом. А потом отпустила косяк, который сжимала до побелевших пальцев. Сделала первый робкий шаг… К нему, снова застывшему над инструментом.

Он не слышал, как я подошла. Я поняла это по тому, как он вздрогнул, когда я положила руки ему на плечи. Осторожно, несмело я принялась массировать ему плечи.

– Что ты делаешь?

Голос был глухим, низким. Я не знала, что ответить на этот вопрос. Сама не понимала, зачем это мне нужно. Маленький паникер внутри меня испуганно вопил, что то, что я делаю, неправильно, глупо и опасно. Но я игнорировала этот голос. Я слушала сердце, а оно говорило, что эти прикосновения нужны ему… И просто необходимы мне.

Он расслабился. Я чувствовала это по тому, как стали подаваться его мышцы под моими пальцами. А потом медленно развернулся на табурете, обхватывая меня за талию. Прижимаясь к моей груди лицом… Впервые за все время я не чувствовала в нем никакой агрессии. Сила, власть, желание заявить на меня свои права… Но никакой угрозы, опасности.

Эндрю притянул меня к себе, усаживая на колени. Наши лица снова были друг напротив друга.

– Диана…

И больше ничего. Только мое имя. Но само звучание его голоса сводило с ума. Я отпустила его плечи, погрузила пальцы в густые волосы и, всхлипнув, прижалась лбом к его лбу. Точно так же, как тогда, у бассейна… И, как тогда, меня охватило ощущение правильности происходящего, удивительной гармонии.

Он чуть приподнял меня за подбородок, и я впервые почувствовала прикосновение его губ. Сперва нежное, осторожное, оно уже в следующий момент налилось жаром и страстью. Уже через несколько мгновений мы целовались, как безумные, сидя в темной комнате возле фортепиано.

Эндрю встал, подхватывая меня на руки, и я тихонько пискнула от неожиданности. Он прижал палец к моим губам, призывая к молчанию. Я тихонько кивнула ему и, повинуясь внезапному импульсу, поцеловала его палец. Он шумно выдохнул, пинком распахнул шире приоткрытую дверь. Всего несколько минут – и мы были уже возле спальни. Его спальни. Еще немного – и под моими лопатками прохладные простыни.

Я вспоминаю ту духоту, что царит у меня, и с упреком смотрю на него. Он только усмехается, а мгновением спустя мне уже не до упреков. Его пальцы, быстро избавив меня от практически невесомого халатика, уже скользят по нежной коже живота. Я задыхаюсь от этих прикосновений, острых до мурашек, до дрожи в коленях… И в то же время мучительно боюсь того, что он будет делать дальше.