Девственницы

Кисал отбил мяч головой, и Тот приняла его коленкой и подбросила в воздух, глядя одним глазом на мяч, а другим косясь на Найджела. Он на нее не смотрел, но ведь сейчас идет игра. Два тайма по пятнадцать минут. Может, сделать задний подкат? Тогда Найджел упадет, они покатятся по траве, и она как будто случайно прижмется к нему губами, и они поцелуются. Тогда он поймет, что, несмотря на розовую курточку с дурацкими вышитыми птицами, в душе она — настоящая скинхедка. А может, он даже влюбится в нее. Или нет — она заработает сотрясение мозга, и, поскольку он самый старший на лужайке, ему придется вести ее в больницу и держать за руку. Тот отпасовала мяч Мелвину, который ловко поймал его резиновой втулкой своего деревянного костыля.

Тот едва успела подумать: «Хороший пас!» — как явился Припадок-Упадок. Он вырос перед ней, улыбаясь, и бросил ей в рот пригоршню монет. Ей ничего не оставалось делать, кроме как двигать их языком; каждая монетка наполняла рот металлическим привкусом. Больше она Упадка не видела, но знала, что он где-то рядом. Он то усиливал все звуки, то прикручивал их. Найджел что-то крикнул — а в следующий миг вдруг стал шептать. Наверху, на телеграфном столбе, стайка ласточек закричала на нее, а потом вдруг запела свою песенку так тихо, что она едва могла различать звуки. Она уловила обрывки слов Майкла; тот кричал на Симуса, а придурок снова стал подскакивать на тротуаре. Но он оставался в воздухе слишком долго. Похоже, он возносится, как Иисус… Неожиданно трава перестала быть травой. Мальчики поднимали ноги в море зеленого мыла, и небо начало опускаться. Во рту у нее было полно монеток, и она плыла в зеленом свете травы. Внизу живота стало тепло, и звуки тупика Стэнли стали похожи на звуки вечеринки внизу, когда уже темно, а ты так устала, что не можешь сосредоточиться, и кто-то прикрыл дверь спальни. Она улавливала только некоторые слова, которые с трудом проникали к ней наверх. Слышала, как папа в задней комнате играет на трубе. Видела, как Симус летит по траве. Симус устремляется вниз вместе с ласточками.

Птички умирают! Она давит их, мнет перья о траву. Это не ее птички, она не смеет их давить! Я не могу расстегнуть на ней «молнию». Мама вшила мне в куртку липучки, потому что знает, что я не умею застегивать «молнию», и вот птички перестали петь. Остался только желтый шум из окна семнадцатого дома. Мужчина с золотой штуковиной поет через то окно. Слова говорят, что он может спасти птичек. Он не святой, а папа той девочки — у меня тоже есть папа, но ее папа здесь, а мой в городе. Не в доме, где много комнат, как тот. В котором поселимся мы с Майклом, а в Большом Доме, по-другому его называют «исправительная тюрьма». В Большом Доме нет огней на цепях, но Майкл говорит, что цепи там есть, а мама говорит, что она прикована цепями к человеку в Большом Доме. ЭЙ! ПОСЛУШАЙ! МАЛЕНЬКАЯ ПТИЧКА УМИРАЕТ! Я швыряю эти слова в окно, откуда доносится желтая музыка. ЭЙ! ДЕВОЧКА РАЗДАВИТ ВСЕХ ПТИЧЕК! Найджел орет на меня. Он не знает о мужчине с желтым шумом и о птичках, которые тонут в зеленом море. Эта дверь синяя, и я потерял мою петлю с мягким. Спустись и открой дверь. Расстегни ей куртку и выпусти птичек. Отпусти их.

Тот чувствовала, как намокли брюки. Куртка тоже промокла. Отец расстегнул ей куртку, снял ее и бросил на траву. Он расстелил клетчатое одеяло и, взяв ее на руки, накинул одеяло ей на плечи. Она не могла ни открыть глаза, ни перестать вертеть одной рукой вокруг головы, как флагом. Он прижал ее к груди. Рот ее открывался и закрывался, и вдруг шум прорвался в воздух.

— Я НЕ ИГРАЮ… Я НЕ ИГРАЮ… Я НЕ ИГРАЮ… — повторяла она снова и снова.

Он погладил ее по голове и понес по лужайке к дому номер семнадцать в тупике Стэнли.