— Какие мы нервные, надо же. Да, шлюшки. Обычные потаскухи. А эта Алита просто дура. Муж уже не знал, куда от нее деваться. Вечно лезла со своими слезами и непониманиями.
Лефевру понадобилось невероятное усилие воли, чтобы опустить руку. Некоторое время он стоял молча, пытаясь совладать с собой, а Ренард вдруг рассмеялся еще громче, и в его визгливом смехе не было ничего, кроме презрения.
— Конечно, как я сразу не догадался! Ты ее трахал, да? — Ренард резко втянул носом воздух, и его бледное лицо снова растянуло болезненной ухмылкой, будто сам Мороженщик не хотел гримасничать, но чужая воля управляла его мимикой, и это причиняло ему боль. — На тебе до сих пор ее запах… Еще одна шлюха. Говорила, что любит мужа, а сама уже под другого легла.
Щелчок отпавшей челюсти секретаря услышали, должно быть, на другом конце города. Он слепо нашарил выпавшее из руки перо и несколько минут пытался собраться с мыслями и продолжить записи. Лефевр сочувственно улыбнулся.
— Как ты узнал, что мы составили портрет Мороженщика? — спросил он. Ренард сознательно провоцировал его, но Лефевр поклялся, что больше не поддастся. Дьявол говорит правд устами ангельскими и человеческими, но слова его зло и яд.
— Мы с Клодом собрали кучу защитных артефактов, — с гордостью сообщил Ренард. — Они давали сигнал, когда приближалась опасность. Одним из них было блюдце с яблочком, зачарованное особым образом, чтоб тебе было понятнее. Оно и показало эту дуру. Хотя нет. Сонечка Тимофеева все-таки не дура. Сгнить бы ей в клетке, а нет. Ловко тебя за яйца взяла.
Лефевр вдруг обнаружил, что стиснул челюсти так сильно, что голова начала гудеть — только после этого он понял, что Ренард назвал настоящее имя Алиты. Сонечка Тимофеева. Не Солия и не Сокия, как привиделось Лефевру, а София. Это понимание было похоже на удар в висок. Ренард пристально взглянул в лицо инквизитора и негромко произнес по-русски, должно быть, решив, что Лефевр его не поймет:
— Да. Софья Тимофеева. Только тебе это ничем не поможет. Одного имени мало, чтобы открыть ход между мирами. Но даже если ты и выкопаешь артефакт, который для этого нужен, — Ренард рассмеялся, тонко и хрипло, и продолжал: — Ты все равно ее не отпустишь.
Лефевр с нарочитым безразличием пожал плечами и ответил тоже по-русски — и этот ответ навсегда стер презрительную улыбку с лица Мороженщика:
— Отпущу. Можешь не сомневаться.
И вонзил-таки нож под ребро Ренарда — глубоко, по самую рукоятку.
Разумеется, никто не осудил поступка Лефевра. Убийца, да к тому же одержимый демоном, заслуживал только такого финала. Господин Ульфнар прямо сказал, что Лефевру следовало использовать не нож, а многозарядный револьвер, и не в допросной, а прямо в алтарном зале. Лефевр сказал, что так бы и поступил, но Суза все-таки правовое государство, так что приходится блюсти формальности. На том и порешили, и Лефевр, сдав отчет о деле Мороженщика, отправился домой.
Господин Ульфнар дал ему несколько дней отпуска, и первый день Лефевр провел, отсыпаясь: он с удивлением обнаружил, что дефицит сна у него просто колоссальный. На второй день Лефевр решил приняться за работу и написал послание профессору Гундеготту:
«Дорогой друг! Как вам должно быть известно из газет, дело Мороженщика закрыто. Но моя работа продолжается, и я снова нуждаюсь в вашей помощи. Мне нужно узнать все о легендарных артефактах, которые считаются утерянными. Есть ли среди них такие, что находятся в земле? Буду очень признателен, если вы пришлете мне книги о них. Интересует любая, даже самая абсурдная информация».
Лефевр был уверен, что Винокуров не просто так сказал «выкопаешь артефакт». Он проболтался, будучи свято уверенным, что инквизитор не говорит по-русски. Что ж, это давало Лефевру надежду. Впрочем, когда он увидел груду книг, которую пыхтя и отдуваясь, приволок посыльный, его энтузиазм слегка поубавился.
«Дорогой Огюст-Эжен! — писал профессор. — Вот вам для начала самые известные труды по артефакторике. Должен сказать, что вам предстоит очень большая работа: таких артефактов, какие вас интересуют, известно больше тысячи. Желаю успехов! К слову: принц уже знает об истинном происхождении своей невесты? Если нет, то советую вам хранить эту тайну сильнее, чем южные схизматики хранят свои духовные свитки».
Лефевр не мог не согласиться с профессором. Он не знал, зачем Алита понадобилась Рекигену, но тут и близко не было неземной любви, о которой уже рассыпались все газеты. Бланк, приносивший господину кофе, долгое время воздерживался от вопросов, всем своим видом показывая, насколько сильно его грызет любопытство, но в итоге все-таки не вытерпел и поинтересовался:
— Простите мою дерзость, милорд, но как же миледи Алита оказалась невестой принца?
— Бланк, я превращу тебя в лягушку, — отстраненно сообщил Лефевр, не отрываясь от книги. — Это отучит тебя задавать глупые вопросы.
Бланк приподнял левую бровь: при его невозмутимости это означало высшую степень изумления.
— Хорошо, превращайте, — сказал он. — Но перед этим утолите мое любопытство.