Девушка без имени

— Вот и не начинай, — холодно посоветовала Алита, нервно расправляя ленту пояса. Внезапно Лефевр уловил аромат ее духов, такой же ледяной и легкий, как и сказанные слова. — Незачем снова все портить.

— Конечно, — кивнул Лефевр. Кучер хлестнул лошадок, и экипаж покатил в сторону церкви. — Это ведь именно я тебе все порчу.

Он искренне пытался сдержаться, но непривычное чувство, похожее на туго сжатую пружину, так и подначивало его наговорить Алите самых неприятных вещей. Карие глаза Алиты одарили Лефевра яростным взглядом, полным обиды и чего-то еще, похожего на глубокое и горькое разочарование. Казалось, она с трудом сдерживается, чтобы не закатить ему очередную пощечину.

— Прекрати, Огюст-Эжен, — с нажимом сказала Алита. — Раньше надо было думать. И вообще… — она вдруг шмыгнула носом, и в ее глазах заблестели слезы.

Лефевр вдруг почувствовал себя последней скотиной. Артефакт был прав. Это просто несчастная девчонка, которая ничего хорошего в жизни не видела, и с ней надо быть добрым, мягким и понимающим, а не топтаться по ее чувствам. Рекиген, наверно, вел себя по-другому.

— Прости, — сказал он, стараясь быть максимально искренним. — Прости. Я действительно просто завидую и ревную.

Алита посмотрела ему в глаза, и теперь за ее слезами Лефевр увидел гнев: чистый, беспримесный и яркий. От такого взгляда можно было сгореть на месте. И она сейчас была невероятно красивой — Лефевр почему-то подумал, что именно такой бывает погибающая красота.

— Ты бесчувственный болван, Огюст-Эжен, — сухо сообщила Алита, но было ясно, что под этим равнодушием скрывается готовый к извержению вулкан. — Ничего ты не понимаешь.

Экипаж остановился возле церкви, и тема развития не получила.

Свадьба принца Рекигена и миледи Алиты была, по меркам сузианской знати, очень скромной и немноголюдной: всего-то пятьдесят человек гостей, только родственники и самые близкие друзья. Алита произвела на собравшихся самое благоприятное впечатление: улыбчивая и хорошенькая, она сияла такой доброжелательностью, что ее невозможно было не полюбить. Конечно, жены старших принцев не упустили случая бросить в адрес невесты крошечные шпильки: мол, свадебное платье на ней сидит, как на корове седло, и цвет лица плохой, и еще неизвестно, откуда такие баронессы берутся — но в итоге все признали, что Алита и Рекиген прекрасная пара. Принц глаз не сводил со своей невесты, и всем сразу было понятно, что он влюблен настолько, что совершенно потерял голову. Он очень изменился, этот легкомысленный повеса. Спасение возлюбленной из лап серийного убийцы сделало Рекигена героем, и теперь на него смотрели с уважением даже те, кто прежде ничего хорошего о нем не думал.

После короткой, но очень искренней и проникновенной речи священника, молодые обменялись кольцами, и хор грянул свадебный гимн, а из-под купола на собравшихся полетели лепестки цветов и мелкие зернышки риса — знак красоты и богатства. Потом к их высочествам стали подходить гости с поздравлениями, и Лефевр вдруг заметил, что Алита смотрит на Рекигена с неподдельным теплом и любовью — как, впрочем, и он на нее. Храм наполнился радостными голосами, в воздухе пронзительно пахло розовым маслом, и Лефевр внезапно понял, что с него хватит. В конце концов, он выполнил свою работу и может идти. Распрощавшись с принцем и Алитой и пожелав их высочествам самой счастливой семейной жизни, Лефевр вышел из храма и наконец-то вздохнул с облегчением. Спектакль окончился, и видит Господь, эта пьеса стоила ему невероятных усилий.

Снова стал накрапывать дождь. Пройдя через дворцовый парк, Лефевр вышел за ворота и с удовольствием стянул галстук и швырнул в ближайшую урну. Ему никогда еще не было настолько муторно и тошно. Идти домой не хотелось, и Лефевр угрюмо побрел по проспекту в сторону набережной; город, впервые за несколько недель увидевший солнце с утра, вроде бы приободрился, но теперь снова впал в осеннее серое уныние. «Как снаружи, так и внутри», — мрачно подумал Лефевр.

Ему вдруг захотелось напиться. Так, чтобы окончательно утратить связь с реальностью, чтобы, как прадед, кататься по дому верхом на лошади, рубить наградной саблей шторы с мебелью и орать, что все люди сволочи, все бабы шлюхи, а мир пропал в грехе, и чтобы Бланк обязательно с искренним сочувствием качал головой и говорил: «Вот милорд-то наш, нажрался, как свинья…». Во всяком случае, это было бы весело, и он сумел бы выкинуть из головы неприятную гложущую мысль о том, что, возможно, Рекиген и Алита действительно друг другу нравятся. Почему бы и нет, в самом деле?

Неожиданно из дверей ближайшего питейного заведения на Лефевра вывалился Гуле — веселый, румяный, в пальто нараспашку. Похоже, он начал гулять с раннего утра и не собирался останавливаться. Он вскользь извинился и собрался было идти дальше, но, всмотревшись, узнал Лефевра, хлопнул его по плечу и воскликнул:

— Друг мой! А ты-то как тут?

— А что? — хмуро ответил Лефевр вопросом на вопрос. Гуле развел руками.

— Я думал, ты на принцевой свадьбе пляшешь.

Лефевр отмахнулся.

— Без меня попляшут.