Девушка из Англии

– Поедем со мной! – воскликнула Мод импульсивно. – Возьми отпуск в Политической службе… Деньги не имеют значения. Пожалуйста, позволь мне сделать это для тебя. – Но едва Мод заговорила, как тут же увидела, что загоревшийся было в его глазах огонь слегка померк, усталость начала понемногу возвращаться, и она поняла, что ему нужно путешествовать в одиночку. Он не мог стать ее спутником, превратившись опять в иждивенца семьи Викери. Она постаралась не обращать внимания на боль, которую вдруг ощутила. Они сидели молча еще какое-то время, пока огонь мигал, медленно угасая. Мод посмотрела на Натаниэля, и он показался ей более знакомым, чем она сама, и бесконечно более драгоценным. Возможно, дело было в том, что она выпила слишком много бренди после кларета[132] за ужином, или в том, что в комнате было почти темно, но вдруг Мод захотела открыть ему истину, которую таила в сердце уже много месяцев. – Если бы я могла взять твое бремя на себя, я это сделала бы, – проговорила она с душой, уходящей в пятки, – и если бы я могла забрать твою боль, даже притом что стала бы страдать от нее до скончания века, то не задумалась бы ни на секунду.

– Знаю, – тихо сказал он после паузы. Но она тотчас увидела, что ее слова оттолкнули его, а не сделали ближе. Он встал, позволив себе на мгновение положить руку ей на плечо, прежде чем выйти. – Я знаю, Мод.

В следующем году она решила написать ему письмо из Салалы, самого южного города во владениях султана Фейсала бен-Турки, где дворец, в котором тот проводил бóльшую часть своего времени, был обращен большими окнами в сторону моря, чтобы в них залетал прохладный ветерок. Мод сидела в складном кресле на песчаном берегу под давящим серым небом и чувствовала, как струйка пота течет по спине. Воздух был соленым и душным. Письмо Натаниэлю впитывало влагу, и тонкая бумага морщинилась. Она строчила, положив на колени деревянный поднос, и чернильница опасно накренялась всякий раз, когда она делала слишком резкое движение. Море и небо были одного цвета, песок своим оттенком напоминал глину. Этот мир был гармоничным, спокойным и странно безжизненным.

Сегодня после полудня, – писала она, – мне назначена аудиенция у его высочества Фейсала бен-Турки. Я думаю, он даст мне разрешение на поездку, хотя прежде таковое ни разу не предоставляли иностранцам. Он, кажется, чувствует ко мне что-то вроде симпатии – или, возможно, я просто в новинку. Женщин здесь держат на куда более коротком поводке

.

Мод погрузилась в размышления, она не написала, о чем думала на самом деле, поскольку письмо предстояло отдать людям султана для дальнейшей пересылки, и она была уверена, что его непременно прочтут. А хотелось ей написать следующее: «Конечно, я все равно совершу это путешествие, будет у меня разрешение или нет. В последнем случае просто потребуется немного больше изворотливости». Когда она доберется до пустыни, никто, даже султан, не сможет ни тронуть ее, ни защитить. «Затем все будет зависеть от проводников-бедуинов, от моих решений и от удачи. Благодарю Бога, что едет мой дорогой Гарун. Почему-то мне кажется, что со мной не может случиться ничего плохого, если он рядом и хлопочет о всяческих мелочах, словно тетушка, не имеющая собственной семьи».