Девушка из Германии

Мама села за туалетный столик и начала свой ритуал наведения красоты. В зеркале она увидела, что я перешла в ее глубокое атласное кресло, которому было почти двести лет, и даже не спросила, вымыла ли я руки. Она больше не заботилась о том, чтобы никто не посадил пятна на ее заветную антикварную вещь, созданную кем-то по фамилии Ависс. Она глубоко вздохнула и, рассматривая первые морщинки, сказала мне серьезно:

– Мы уезжаем, Ханна.

Мама избегала моего взгляда. Она говорила так тихо, что мне было трудно разобрать слова, хотя я чувствовала ее решимость. Это был приказ. Я не просчиталась, как и отец с Лео. Мы уезжали, вот и все.

– У нас есть разрешения и визы. Осталось только купить билеты на пароход.

А как же папа? Она знала, что он не вернется, но никак не могла его бросить.

– Когда мы уезжаем? – единственное, что я осмелилась спросить. Мамин ответ не слишком все прояснил:

– Скоро.

По крайней мере, это был не тот день и не следующий. У меня было время продумать план с Лео; он, должно быть, уже ждет меня.

– Завтра мы начнем собирать вещи. Мы должны решить, что мы берем с собой. – Она говорила так медленно, что я забеспокоилась. Мне нужно было выйти и встретиться с Лео, но она продолжала: – Мы никогда не вернемся сюда. Но мы выживем, Ханна. Я уверена в этом, – с силой говорила мама, расчесывая волосы со сдерживаемой злостью.

Мама выключила основной свет и оставила гореть только одну лампу над туалетным столиком. Мы сидели в полумраке. Ей больше нечего было сказать мне.

Я выскользнула из комнаты и побежала вниз по лестнице, даже не подумав о соседях, которые с таким нетерпением ждали нашего отъезда. Если бы они только знали, как нам не терпелось наконец-то выбраться из нашего абсурдного заточения.

Запыхавшись, я добралась до Хаккешер-Маркт и побежала в кафе. Лео наслаждался остатками горячего шоколада.

– Название пишется так: C-u-b-a, – сказал он, делая ударение на каждой букве. – Мы едем в Америку!

Лео встал, и я последовала за ним, хотя еще не успела перевести дух. Я запыхалась оттого, что долго бежала. Но Лео сказал: – Мы едем, и только это имело для меня значение. Не наш пункт назначения, а множественное число «мы». Я переспросила его, чтобы не было недопонимания.

– Мы едем в Америку. Твоя мама заплатила целое состояние за разрешения.

К тому времени у нас, видимо, совсем закончились деньги. Мы были уверены, что папа помог оплатить разрешения для Лео и его отца. Такая возможность появилась у многих людей в Берлине, и те, кто мог ею воспользоваться, должны были остаться целыми и невредимыми. Обе семьи, их и наша, оказались в числе счастливчиков.

Самой лучшей новостью было то, что папа жив.

– Они хотят позволить ему уехать. – Слова Лео прозвучали так авторитетно, что я замолчала.

Папе повезло, не то что герру Шемуэлю, который так и не вернулся. Мы, Розентали, были персонами нон грата, но удача нам все же улыбнулась. Условия, которые нам выдвинули, заключались в том, чтобы мы передали жилой дом и все наше имущество, а затем, в течение нескольких месяцев, покинули страну. Как только мама сможет гарантировать передачу дома, они отпустят папу на свободу, и мы сможем получить для него визу и билеты на всех нас. Вот почему мы их еще не купили. Теперь мне стало понятно.

Мы должны были пойти послушать радио в вонючей подворотне огра; нам нужно было знать все последние постановления. Каждый день огры изобретали новые способы усложнить нам жизнь до невозможности. Они не просто не желали видеть нас в городе, они всеми силами пытались заставить всех остальных отречься от нас. Если нас изгнали со всех континентов, почему именно они должны нести это бремя? Идеальный ход: триумф высшей расы.

Вот только кое-кто уже принял нас. Правительство острова между двумя американскими континентами собиралось принять нас и позволить нам жить там, как любой другой семье. Мы будем работать, станем кубинцами, и именно там родились бы наши дети, внуки и правнуки.

– Мы уезжаем тринадцатого мая, – сказал Лео, шагая впереди. Я последовала за ним, ни о чем не спрашивая. – Мы отправимся из Гамбурга, взяв курс на Гавану.

Тринадцатое мая было субботой. Слава богу, что отъезд не был запланирован на вторник – день недели, которого мы боялись больше всего.

* * *

Грязный камень. Осколок закопченного стекла. Сухой лист. Это были единственные сувениры из Берлина, которые я спрятала в свой чемодан тринадцатого мая. Каждое утро я бесцельно бродила по квартире, сжимая в руках камень. Иногда я часами ждала маму. Каждый раз, когда она уходила, она обещала вернуться до полудня, но никогда не держала слова. Если бы с ней что-то случилось, мне пришлось бы пойти с Лео. Или, возможно, Ева могла бы сказать, что я ее дальняя родственница, и взять меня к себе. Никто бы не узнал, что я нечиста.

Я бы получила новые документы и жила бы у женщины, которая была с нами, когда я родилась, и занялась бы тем, что помогала бы ей по хозяйству в чужих домах.

Наконец были готовы документы на передачу нашего имущества: дома, квартиры, где я родилась, мебели, украшений, моих книг и кукол.