Они могли подойти к моей кровати, дождавшись, когда я усну, открыть мне рот и всыпать порошок из вскрытой капсулы. Я бы не кричала и не плакала. Я бы просто смотрела на них, чтобы они видели, как я угасаю; как перестало биться мое сердце.
Родители были в отчаянии, а в кризисной ситуации они будут действовать, не раздумывая. Все могло быть. И я не ждала от них ничего хорошего. Но они не могли решать за меня: мне скоро должно было исполниться двенадцать.
Они мне были не нужны. Я могла сбежать с Лео; мы бы выросли вместе.
Я пошла домой, чтобы поспать и попытаться забыть о цианиде хотя бы на несколько часов. На следующий день, как только папа и мама уйдут, я начну поиски.
Я проснулась позже чем обычно: разговор с Лео вымотал меня. Воспользовавшись тем, что осталась одна, я отправилась исследовать сейф, спрятанный за дедушкиным портретом в папином кабинете. Кодом по-прежнему была дата моего рождения, но, когда я открыла маленькую дверцу, увидела внутри только документы: кипы конвертов.
Затем я заглянула в шкатулку с драгоценностями. Ничего. Затем в папин неприкосновенный портфель. Я проверила все ящики в квартире, даже те, которые я никогда раньше не открывала. Я искала в книгах и за декоративными украшениями. Подойдя к граммофону, я осторожно ощупала трубу изнутри. Ничего. Я продолжала поиски, но капсул нигде не было.
Возможно, родители забрали их с собой. Это было единственно возможное объяснение. Вероятно, папа хранил их в своем толстом бумажнике. Или, быть может, во рту, пребывая в уверенности, что стеклянное покрытие убережет его. Поручение Лео найти этот чертов порошок мучило меня.
Я была измотана. Я заглянула в каждый уголок, но мне уже пора было выходить. В полдень я добралась до Розенталерштрассе, но не нашла Лео в кафе фрау Фалькенхорст. Почти всегда ему приходилось ждать меня, а теперь он мне отплатил.
Я выскакивала из кафе и снова забегала внутрь; многие столики были заняты курильщиками. Лео не пришел, и я догадывалась, что он не появится и сейчас. Я отправилась на Александерплац и побродила по вокзалу. Я скользила руками по холодным медно-зеленым плиткам. Пальцы оставались черными от копоти, и я не представляла, как ее оттереть.
Я села в электричку и отважилась дойти до вонючей подворотни под окном огра. Лео мог быть там, желая узнать свежие новости по радио. Я понятия не имела, что я делаю там в одиночестве. Я подошла поближе к окну самого мерзко пахнущего человека в Берлине, у которого ревел радиоприемник. Меня так и подмывало спросить его: Вы случайно не видели Лео? По радио я услышала, что в отеле «Адлон» проходит совещание огров, на котором они должны были решить, что делать с нечистыми. Они могли бы собраться в отеле «Кайзерхоф», но нет: им нужно было выбрать именно «Адлон», чтобы причинить нам еще большую боль.
«Адлон» был символом величия Берлина. Все хотели там погостить. Но теперь все оттуда бежали. Флаги огров развевались с каждого балкона в отеле и с фонарей на окрестных проспектах, где мы когда-то счастливо прогуливались.
Но мы уезжали. Это было важнее всего. К счастью, я ни к чему не испытывала привязанности. Ни к нашей квартире, ни к парку, ни к моим приключениям с Лео в кварталах нечистых.
Я не была немкой. Я не была чистой. Я была никем.
Мне нужно было найти Лео, и я решила рискнуть: я сяду в поезд и доберусь до его дома на Гроссе Гамбургерштрассе, 40. Я повторяла это про себя, чтобы не забыть. Дом Лео находился в том квартале, куда мама отказалась переезжать и где теперь обитали все нечистые Берлина. Лео мог ждать меня возле нашего дома. Он никого не боялся, тем более фрау Хофмайстер.
Я вышла из поезда на Ораниенбургерштрассе. Когда я дошла до перекрестка с Гроссе Гамбургерштрассе, я смотрела себе под ноги и потому столкнулась с женщиной, которая несла сумку, полную белой спаржи. Извинившись, я услышала, как женщина ворчит позади меня:
– Что понадобилось этой чистой немке в таком квартале?
Когда я дошла до улицы Лео, мне пришлось остановиться, чтобы сориентироваться. Справа находилось кладбище и так называемая Свободная школа для нечистых. Дом Лео стоял слева, ближе к парку Коппенплац. Наконец-то я поняла, где нахожусь.
Трех- и четырехэтажные дома без балконов и с одинаковыми фасадами стояли беспорядочным нагромождением. Стены горчичного цвета постепенно выцветали – их не красили уже много лет.
Люди бродили вокруг, словно у них было слишком много свободного времени. Вид они имели потерянный и дезориентированный. У одного из подъездов стояли два старика в черном. Повсюду ощущалось запустение, а от курток, брошенных на земле, сильно пахло потом.
По крайней мере, я не чувствовала запаха дыма, хотя на тротуаре все так же валялось битое стекло. Казалось, всем было наплевать: люди наступали на осколки, и они разламывались под их подошвами. От этого хруста у меня пробежал по спине холодок.