Девушка из лаборатории. История о деревьях, науке и любви

— Изотопы углерода в листьях расскажут нам о водном режиме, можно будет сравнить данные по мху на вершине и в низине, — подытожила я свое предположение и начала шарить в рюкзаке в поисках «Листостебельных и печеночных мхов Британии и Ирландии» издательства «Атертон и партнеры». На восьмистах страницах этого фолианта были подробно классифицированы и описаны примерно восемьсот видов британских и ирландских моховидных. Я открыла книгу, скорчилась так, чтобы спиной хоть немного прикрыть страницы от дождя, и начала читать.

Согласно вступлению, мне предстояло увеличить каждый листик, размером не превышавший срезанный ноготь, в десять или двадцать раз — иначе разглядеть характерные признаки не удастся.

— У нас ведь есть увеличительные стекла? — спросила я. — Кстати, эти Атергады утверждают, что мхи легче идентифицировать, когда они мокрые.

— Ну, с этим-то проблем не будет, — пообещал Билл, выжимая воду из перчаток с обрезанными пальцами («Надоело уже тратить деньги на обычные», — объяснил он мне год назад, покупая эту пару в спортивном магазине).

Опустившись на колени, мы погрузились в изучение находившихся перед нами видов. Спустя два часа стало очевидно, что нам встретился род Brachythecium, — в основном благодаря длинным пушистым стеблям, различимым под лупой («При двадцатикратном увеличении напоминает лобковые волосы Ворчуна Оскара[6]», — аккуратным почерком вывел Билл в блокноте). Насчет конкретного вида мы не были уверены (основные ставки делались на rutabulum), поэтому решили временно назвать свою находку Brachythecium oscarlobcus.

Представителей семейства Sphagnaceae

найти было просто: они выделяются яркой красной окраской молодых листьев, хотя мы не смогли бы определить конкретные виды даже под угрозой смерти. После долгого спора о том, включать ли в исследование пушистые мячики кукушкина льна, Polytrichum commune («Потому что они миленькие» было главным моим научным аргументом), мы решили ограничиться Brachythecium и Sphagnaceae, поскольку велика была вероятность обнаружить их представителей и в низине.

Билл записал все до мельчайших деталей.

— Сколько нужно образцов каждого вида? — спросил он, держа в уме необходимость разделить содержимое каждой пробирки для трех различных анализов. Быстро подсчитав количество имеющихся у нас емкостей, он сам ответил на свой вопрос: — Полагаю, сто пятьдесят, не больше.

— Давай просто собирать образцы, пока не стемнеет, а потом посмотрим, сколько вышло, — предложила я, скрупулезно отмечая на карте наше точное местоположение и сверяя его при помощи GPS.

Мы обговорили код для ярлыков, включавший дату, место, вид, номер и имя ответственного исследователя, достали пинцеты и взялись за работу.

— Как доказывает весь наш опыт, в природе не счесть индивидуальных особенностей, так что чем больше образцов мы увезем домой, тем точнее оценим на месте общую картину, — промурлыкала я.

— Если такая штука, как общая картина по изотопам, в принципе существует, — подметил Билл главную трудность нашего исследования.

Спустя двадцать особей Sphagnum у нас выработалась четкая схема работы. Мне выпала обязанность отбирать образцы и показывать их Биллу, который должен был подтвердить, что материал относится к нужному нам виду. Затем я фотографировала растение на карточке с масштабной линейкой, пока мой напарник описывал его в мельчайших деталях. Только после этого можно было положить его в пробирку, которую я запечатывала, а Билл помечал кодом и пристраивал в ряд. Закончив процедуру, мы перепроверяли каждый шаг, а я к тому же перечитывала код, пока Билл сверял его со своими записями.

Фотографирование, на мой взгляд, было лишним, но я не стала спорить, мысленно поблагодарив век цифровых технологий за то, что нам хотя бы не придется проявлять потом километры пленки и тратить тысячи долларов на распечатку снимков идентичных на первый взгляд листьев.

Мы копались в мокрой почве так близко друг к другу, что то и дело сталкивались лбами.

— Хочу, чтобы ты знала: мне стало лучше, — сказал Билл, не отрываясь от дела. Затем глубоко вздохнул и добавил: — Что странно, учитывая количество шишек у меня на голове.

Работа продолжалась, пока наши тени не удлинились и не наступили сумерки. Тогда мы собрали заполненные пробирки и сложили их в сумки на молнии, аккуратно рассортировав на группы. Настало время возвращаться на ферму, где можно было стянуть множество слоев промокшей одежды, а потом до ночи сидеть в длинном белье у камина, глядя, как огонь превращает влагу в облачка пара.

Процедуру сбора образцов мы повторили еще в семи точках: четырех в низине и трех на холмах. В итоге в нашем распоряжении оказалось больше тысячи маркированных пробирок, в каждой из которых лежал единственный листок — определенный, описанный, сфотографированный и занесенный в каталог.