Девушка из лаборатории. История о деревьях, науке и любви

Каждые двадцать секунд камера делала снимок, из которых потом складывался видеоролик. Таким образом можно было за четыре минуты оценить все события, случившиеся за день роста. Сначала экран оставался темным — лампы еще не горели. Потом, внезапно, все залило светом; стали видны шестнадцать маленьких побегов в горшках. Сперва их стебли и листья были вялыми и расслабленными, но вскоре после включения света все растения проснулись, потянувшись к лампам.

Один из образцов у стены сразу привлек наше внимание: он дергался и крутился, тянулся сразу и вверх, и в стороны, отталкивая оказавшиеся рядом листья, и грубо шлепал собственными по центральному побегу соседа. Маркировка сообщала: в этом горшке обитает росток С-6, начавший свою жизнь семечком абсолютно того же размера и вида, что и остальные всходы в комнате. Несмотря на это, в процессе роста он вел себя иначе; сейчас, пересматривая видеоролик, мы вынуждены были просто принять то, что видели. Уже несколько ночей мы переставляли С-6, заменяли его соседей, постоянно измеряли и сравнивали его с собратьями, снимали одно видео за другим и могли точно сказать: единственное отличие С-6 заключалось в том, как он двигался после рассвета. Пока остальные растения вальяжно и грациозно потягивались, разворачиваясь к свету, С-6 лихорадочно дергал мелкими листочками, будто пытался вырваться из держащей его почвы.

— По-моему, он себя ненавидит, — сказал Билл.

— А мне он нравится. У парня стальные яйца, — возразила я.

— Вот только не привязывайся.

Пока Билл перезагружал и настраивал камеру в преддверии очередного эксперимента, я прокрутила ролик семь или восемь раз, во время каждого просмотра приветствуя одобрительным возгласом «пощечину» на второй минуте.

— Ты тоже видишь этот триумфальный взмах листом сразу после?

— Да ты рехнулась, — ответил Билл.

Позади нас щелкнули, включаясь, лампы в экспериментальной теплице — для подопытных начинался новый день. У меня же перед внутренним взором мелькнула стопка непроверенных работ на письменном столе.

— Черт, мы должны его сломить, — решила я. — Не поливай С-6, включи свет и поставь его в середину, рядом с тем, здоровым. И записывай все на видео.

— Конечно, ведь гуманнее идеи тебе в голову прийти не могло.

К этому времени в лаборатории начали появляться студенты и магистранты, наполняя ее шумом и движением. Из комнаты позади донесся громкий лязг, следом кто-то прошипел: «Вот черт!» — и мы с Биллом обменялись усталыми улыбками.

— Здесь все работает как часы, — сказала я. — Можешь поднимать свою дохлую задницу и тащить ее домой спать.

— Не, — ответил Билл, откидываясь в кресле. — Я же хочу посмотреть, как все обернется.

С-6 не был частью официального исследования, но он изменил все. Я словно поднялась на вершину некой интеллектуальной возвышенности и увидела с нее новые горизонты. Решив предъявить на нее права, мы инстинктивно использовали новый язык, который не соответствовал старым правилам. Называть С-6 «он» нам не хотелось, так что мы дали ему настоящее имя — «Крутись-кричи», позднее сократив его до «КК-С-6». Каждое утро начиналось с нашего ему приветствия, а способность С-6 стоически выдерживать все ниспосланные экспериментаторами пытки доставляла нам невыразимое удовольствие. Увы, он прожил не так долго, пав в итоге жертвой одной из ужасных мигреней Билла. Пока тот по десять часов лежал, свернувшись в клубок, под своим столом, обхватив руками раскалывающуюся голову, в лаборатории ничего не поливалось, не удобрялось и не снималось. Однажды я просто бесцеремонно выкинула останки С-6 в мусорное ведро.

Наша им одержимость не была частью научно спланированного эксперимента, мы даже никогда официально не записывали результаты этих наблюдений — и все же это крошечное растение в одноразовом картонном стаканчике изменило образ моих мыслей сильнее, чем все написанное в потрепанных учебниках с загнутыми страницами. Мне пришлось признать: С-6 делал очень многое не в соответствии с заложенным паттерном, а руководствуясь причинами, известными только ему. Он мог приложить «руку» сначала к одной стороне «тела», а потом к другой — просто на это ему требовалось примерно в 22 000 раз больше времени, чем человеку. Его и мои часы шли не в такт, и из-за этого между нами оказывалась непреодолимая пропасть. Мне казалось, я все время была чем-то занята, а он выглядел абсолютно пассивным. Однако с его точки зрения, возможно, я просто металась вокруг: размытое пятно, электрон внутри атома, слишком беспорядочно и быстро движущийся, чтобы считаться живым существом.

Но до этого осознания было еще далеко. А в тот день я просто встала и улыбнулась Биллу и нашим бестолковым студентам, чувствуя восторг новой догадки. Ход мыслей у меня в мозгу уже набирал обороты — словно поезд, миновавший наконец опасный участок. Мой дух получил неожиданную пищу, и как минимум один рабочий день обещал благодаря этому пройти радостнее. Как знать, не в том ли главное достижение науки?