Билл прочно обосновался в нашей лаборатории. Каждый день он появлялся там примерно в четыре пополудни и оставался с нами на восемь или десять часов — в зависимости от того, как хотелось ему самому и насколько нам нужна была помощь. Тот факт, что платили ему за десять часов
— Я вроде не лесничий, но даже мне это кажется неуместным, — отказалась я. — Да и вообще, как это поможет?
— Тебе сразу станет легче, — сочувственно пояснил Билл. — Поверь мне.
То лето в Колорадо стало одним большим провалом по сбору данных, но оно же и преподало мне самый важный урок в освоении науки: суть эксперимента не в том, чтобы заставить окружающий мир исполнять твои желания. Осенью, зализывая раны, я взрастила на пепелище новую цель. Отныне я буду изучать растения иначе: не снаружи, а изнутри. Я пойму, почему они сделали то, что сделали, и попытаюсь проникнуть в их логику: пользы от этого всяко будет больше, чем если полагаться на собственные домыслы.
Каждый вид, существовавший на Земле в прошлом или настоящем, — от одноклеточных микробов до огромных динозавров, маргариток, деревьев и даже людей, — должен для продолжения жизни справиться с пятью задачами: ростом, размножением, восстановлением, накоплением ресурсов и самозащитой. Мне было двадцать пять, и я уже догадывалась, что с размножением у меня могут возникнуть трудности. Нелегко было поверить, что фертильность, потенциал, время, желание и любовь сойдутся в нужный момент вместе, — но большинство женщин как-то же справлялись. В Колорадо я так зациклилась на том, чего мои деревья
Мне необходимо было перестроить свое восприятие: научиться видеть жизнь глазами растений, поставить себя на их место и разобраться, как они функционируют. Конечно, войти в их микрокосм не получится, но насколько близко к нему можно подобраться? Я попыталась вообразить новую науку об окружающей среде — основанную не на антропоцентричном видении мира, в котором в числе прочего есть растения, а на вселенной растений, где существуем и мы сами. В памяти тут же начали всплывать лаборатории, где я когда-то работала, удивительные аппараты, реактивы и микроскопы, приносившие мне столько радости… Что из области точных наук понадобится мне на выбранном пути?
Оригинальность такого подхода искушала; да и что могло меня остановить, кроме страха осуждения за «ненаучность»? Если признаться окружающим, что я исследую, «каково быть растением», кто-то отмахнется, расценив мои слова как шутку, — но другие захотят стать частью этого приключения. Возможно, упорная работа возместит нестабильность научной почвы под нашими ногами. Я ни в чем не была уверена, но уже чувствовала легкое покалывание, которое позже перерастет в волну азарта, несущую меня по жизни. Это была новая идея, мой первый настоящий лист. И, как и любое другое отважное семечко, я надеялась придумать что-нибудь, пока расту.
9
Любое растение можно разделить на три компонента — лист, стебель и корень. Все стебли устроены одинаково: это связка проводящих трубок, единство микроскопических протоков, несущих воду от корней вверх, а питательные сахара от листьев — обратно вниз. Деревья в этом смысле уникальны, потому что их стебли могут достигать в длину почти 100 метров и сделаны из того удивительного вещества, которое мы называем древесиной.
Древесина прочна, легка, отличается гибкостью, не токсична и не боится воды; за тысячи лет существования человеческой цивилизации мы так и не придумали строительного материала лучше. Деревянный брус крепок, как железный, но при этом остается в десять раз более гибким и почти в десять раз менее тяжелым. Даже в эпоху высокотехнологичных предметов, созданных руками человека, мы продолжаем строить дома из досок и бревен. За последние двадцать лет в одних только Соединенных Штатах на стройках использовали такое количество брусьев, что из них можно было бы сложить мост от Земли до Марса.