Девушка из лаборатории. История о деревьях, науке и любви

Я подумала, что понимаю, о чем он, но промолчала. Не так давно я подбрасывала его до обшарпанного многоквартирного дома рядом с самым криминальным районом Окленда, так что знала: хоть он официально и не бездомный, место для жилья у него не самое привлекательное. Мы проводили вместе кучу времени, однако Билл оставался для меня загадкой. Я могла с уверенностью сказать: нет, он не принимает наркотики, не прогуливает занятия и не мусорит на улицах — последнее на самом деле удивительно, учитывая его грубоватые манеры, — но не более того.

Поэтому я просто сняла защитные очки и присела за радиоприемником, перебирая частоты в поисках какого-нибудь ток-шоу. Регулятор был сломан и плохо слушался, частоты приходилось выставлять вручную, иначе они не переключались. Последнее, что я тогда услышала, — невероятно громкий и резкий хлопок, как будто у меня в голове разорвалась петарда. После этого на пять минут воцарилась абсолютная тишина. Ни звука. Не слышно было даже дыхания, гула систем кондиционирования или пульсации крови в голове. Ничего.

Я в ужасе вскочила и увидела, что мое рабочее место и все вокруг него усыпано осколками стекла. Билла нигде не было — я осталась одна. В панике выкрикнув его имя, я поняла, что не слышу собственного голоса, и перепугалась еще больше. Однако в следующую секунду из-за стойки показалась голова Билла; глаза у него были размером с блюдца. Услышав звук, похожий на выстрел, он нырнул под стол и прятался там, пока я его не окликнула.

В ту же секунду я поняла, что произошло. Дело было в индикаторной трубке, с которой я работала. Замечтавшись, я продержала иглу внутри слишком долго, и в трубке оказалось больше углекислого газа, чем она могла вместить. Когда она была запечатана, замороженный газ начал согреваться, расширился и просто разорвал контейнер на части. При этом взрывная волна задела уже подготовленные трубки, которые Билл сложил вместе, — таким образом уничтожив результат нескольких дней работы и усеяв всю комнату градом острых осколков.

В задней панели приемника застряло немало такой «шрапнели»: в основном крошечные кусочки, среди которых попадались и довольно большие фрагменты. Если бы я в тот момент не склонилась к ручке управления, этот стеклянный дождь, несомненно, попал бы мне в глаза. Меня охватил иррациональный страх: на минуту показалось, что сейчас все в комнате взорвется. Я начала бешено оглядываться по сторонам, постепенно сознавая: мы в безопасности — как минимум потому, что все имеющееся стекло и так уже взорвалось. Тревога отступала, слух возвращался, а с ним пришла и страшная боль, огнем обжигавшая голову при каждом, пусть и едва различимом звуке. Казалось, мои барабанные перепонки оголены, а из ушей вот-вот пойдет кровь.

«Мне здесь не место, — подумала я. А через секунду: — Что, черт возьми, я тут делаю?»

Я все испортила. Это было ужасно.

Билл выключил горелки и обошел лабораторию, методично отсоединяя все приборы. Я продолжала стоять на месте, не зная, как быть дальше. Ощущение было такое, будто вместе с запасами индикаторных трубок взорвался и весь мой мир.

«Ученые не попадают в такие ситуации. Только полная дура могла так облажаться», — твердила я себе, не в силах даже поднять на Билла глаза.

— Я выйду покурить? — нарушил молчание Билл. Голос его звучал абсолютно спокойно, что только усиливало чувство нереальности происходящего.

Я кивнула и поморщилась. Уши болели просто невыносимо.

Билл скрипуче прошагал по битому стеклу, градом усыпавшему пол, к двери. Там он остановился и обернулся ко мне:

— Идешь?

— Я не курю, — жалобно пробормотала я.

Билл кивком указал на коридор:

— Ничего, я тебя научу.

Мы вышли на улицу, миновали несколько зданий по направлению к Телеграф-авеню и уселись на бордюре, поеживаясь в легких футболках от ночной прохлады. Билл зажег сигарету. По Беркли тут и там бродили привычные для этого времени суток персонажи, некоторые — увлеченно беседуя с самими собой.

Я подтянула колени к груди и прикусила костяшки пальцев: привычка, старательно скрываемая от остальных. В лаборатории меня обычно спасали перчатки, но сейчас бороться с тревогой не было сил. Я кусала правую руку, пока не почувствовала, что на губах стало солоно от крови. Этот вкус и боль успокаивали меня, так что я продолжала снова и снова вгрызаться в саднящую кожу между костяшками. Пройдет несколько месяцев, и я стану профессором — но в ту ночь казалось, что у меня никогда и ничего уже не получится.

Билл затянулся.

— У нас была собака, которая грызла лапы, — сообщил он.

— Да, знаю, это ужасно. — Меня накрыло чувством стыда. Сжавшись в комок, я прижала кулаки к животу, чтобы удержаться от соблазна.

— Отличная собака, — продолжил он. — Нам пофиг было. Такая замечательная псина могла делать, что ее душе угодно.

Я уткнулась головой в колени и закрыла глаза. Так мы и сидели в молчании, пока Билл докуривал свою сигарету.